Джон Мастерс - Ночные гоцы

Родни отпустил поводья и вздохнул. Конь перешел на шаг. Кучка людей, заслоняя собой Хребет, теснилась около дерева, под которым жил святой. К одной из веток была привязана кобыла. Он узнал ее и снова вздохнул: Кэролайн Лэнгфорд заставила свою лошадку проделать длинный путь. Остановив Бумеранга, он принялся всматриваться поверх голов толпы. Труды дня были завершены, труды года — тоже, и он вовсе не торопился домой, в свое бунгало. Почему бы и не поглазеть, что происходит…

На промытом только что прошедшим дождем небе сияло послеполуденное солнце. Мужчины зевали и потягивались. Смуглые ребятишки голышом шлепали по лужам. К реке плавно спускались женщины, придерживая свертки белья на головах. Вокруг ствола священного дерева пипал было сделано земляное возвышение, кое-как облицованное камнем, на котором и восседал святой. Мисс Лэнгфорд, взобравшись на край, рассматривала его в упор. Молодая, невысокая женщина была одета в строгий серый костюм, подчеркивающий ее хрупкость. На маленькой головке торчала жесткая черная шляпка. Тонкая рука с запястьем таким узким, что казалось, вот-вот переломится, сжимала хлыст. Девушка не сводила глаз с гуру. Родни заметил, что от напряжения у нее на лбу, как всегда, проступила глубокая складка. Вокруг переливались все цвета радуги, и только она оставалась по-английски холодной. В толпе он увидел несколько сипаев из своего полка — Тринадцатый стрелковый, Бенгальская туземная пехота. Он терпеливо ждал.

Святой сидел лицом к северу, совершенно прямо, скрестив под собой ноги и вяло свесив руки вдоль тела. На нем не было ничего, кроме грязной набедренной повязки, едва прикрывавшей бедра. С реки задувал свежий ветер и на коже святого поблескивали капли дождя. Он сосредоточенно дышал. Изможденное, застывшее лицо его жило собственной жизнью. Рассматривавшему его Родни казалось, что взгляд глубоко посаженных, широко распахнутых глаз устремлен в беспредельную даль. Он не замечал окружавшей его буйной зелени и бурой земли, обычных для равнин Центральной Индии. Для него не существовали ни сами равнины, ни далекие города там, на севере. Он искал нечто иное. И не находил. Быть может, в бледном пламени этих глаз отражались ледяные склоны и снежные иглы гималайских бастионов, и пели серебряные трубы в заброшенном монастыре?

Из задумчивости Родни вывел голос — резкий и неожиданно глубокий. Кэролайн Лэнгфорд медленно говорила святому на хинди:

— Люди говорят, что животные тебя понимают. Это так? Как ты это делаешь? Я хочу знать.

Родни приподнял бровь и посмотрел на нее с невольным уважением. Она приходилось кузиной жене одного из офицеров его полка и в Индию приехала погостить. Последние полгода ее не было в Бховани — ее пригласил к себе раджа Кишанпура. [1] И Бховани, и Кишанпур, и Гондвара — выдуманные места действия. По словам автора, Бховани находится между Дели и Агрой, примерно на месте реального Джханси. Следует отличать «туземный город» Бховани от такого же названию, но построенного отдельно английского «военного городка» («cantonment») Бховани, где стояли казармы и жили офицеры. (Действие романа происходит именно в военном городке). Это различие до сих пор можно наблюдать в современном Джханси. Ей пришлось там изрядно потрудиться — ее хинди был на изумление хорош. Жена Родни, Джоанна, прожив в Индии шесть лет, знала двадцать слов, причем глаголы употребляла только в повелительном наклонении.

Мисс Лэнгфорд вскинула голову и заметила выражение его лица. Складка на ее лбу обозначилась еще сильнее. Она бросила:

— Добрый день, капитан Сэвидж.

Сипаи оглянулись и торопливо отдали честь — оба служили в его роте и он хорошо их знал. Он улыбнулся в ответ и еле заметно подмигнул, чтобы показать, что не одобряет неприличной навязчивости мисс-сахибы.

Под шатром ветвей в рассеянном свете мерцало тело святого. Дождевые капли пробили дорожки в покрывавшем его слое пепла и грязи: кое-где золотилась смуглая кожа, а кое-где отливали серебром пораженные проказой места. Лоб и руки блестели, как у статуи. Толпа молча ждала. Когда придет время, святой ответит, если захочет, и когда он ответит, белая женщина может пожалеть, что он не промолчал.

Молчаливое ожидание становилось все тягостнее. Родни хмуро рассматривал профиль девушки, на котором застыло выражение непреклонной решимости.