Константин Дмитриенко: Повесть о чучеле, Тигровой Шапке и Малом Париже

Иван Конанович взялся набивать и раскуривать трубку, а это дело, кто понимает, неспешное, требующее если не полной отдачи, то сосредоточения, особенно если табак не голландский, на меду, а из пересушенных папирос, да где же другой взять в наше-то время? Пальцы, желтые от табачной смолы и неловкие от артрита, делали свое дело, в то время как доктор Уфимцев, старик на пенсии с пятидесятого года, ворчливо шевелил губами, как будто продолжая упрекать молодое поколение в незнании, в непонимании, в забывчивости, в молодости, наконец. Выдохнув вонючий дым, Иван Конанович закашлялся, вытер губы клетчатым носовым платком и продолжил:

— Зверства здесь всегда были. Это у любого, кто здесь с дореволюции живет, спросите, каждый скажет. Мы здесь и сами: только поскреби малость, и окажемся — звери. Кто какой, правда. Потому что один росомахой обернется, другой медведем, рысью или волком, а у кого под шкурой — соболек или хорек притаился. Или лиса. Вот уже точно не помню, то ли до четырнадцатого, то ли после, но точно до семнадцатого, мне тогда что-то около тридцати или, может, больше чуть было, по Тайге пошли грабежи приисков. Как уж там было, я точно не помню и не знаю, но говорили, что банда, атаманом в которой был наш, малопарижский, Родий Ликин, лютовала, как волки в голодную зиму. Грабили, конечно, и раньше, но людей все больше щадили. Ну, перегородят тракт и обоз возьмут. Ну, постреляют над головами китайцев-спиртоносов, идущих с приисков, чтобы те котомки свои побросали. А тут. На приисках забирали весь металл и вырезали всех поголовно. И различия между «приискателем-хищником» и промышленником с лицензией не делали никакого, что до того времени было как-то не принято, потому что с «хищниками», кто гнездо поднимет, понятно — у такого ни охраны, ни защиты, и вся надежда на фарт, а вот промышленник — другое дело, тут тебе и полиция, и горная стража интересы блюдут. Так что в Тайге всегда было понятно и ясно, кто с кем, против кого. Ликин же, тот, который Родий, он чуть ли не с детских лет был такой, как бы это сказать? Дерзкий, что ли. И в подручных при нем вроде как ходили такие же, как он. Вот взять, к примеру, бывшего охранника с Горно-Золотой Латыпова. Или казака этого, что носил шапку из тигра. Но это те, на кого думали, но так и не доказали, потому что вину самого Родия тоже не подтвердили. Не оставляли они свидетелей. А те, кто говорил, что, дескать, видел эти налеты… Чаще всего они дальше речки Матовой не были. Но так уж получилось, что Родия стали считать атаманом и даже назначили за него, живого или мертвого, награду. Так что года три или четыре порой появлялись слухи, что Ликина убили, но все это было враньем. Помню, полицмейстер Франц Гансович Манке сказал как-то, что Ликина убить простой пулей нельзя, потому как одна пуля в нем уже сидит. Да, был такой случай, Ликин тогда еще совсем отроком был, лет четырнадцати или пятнадцати, когда в перестрелке получил пулю от одного охотника по фамилии Штитман. Правда, Ликин выжил, а Штитман — нет. Потому что Родий Ликин, пацан совсем, и раненый к тому же, отстрелил голову бывалому охотнику, которому что медведя ножом завалить, что приискателя шлепнуть — как таракана придавить. Вот, кстати, Штитман — тоже иллюстрация ин фолио к вопросу о том, что тут за звери, зверьки и прочие зверята. Но речь не о Штитмане. Речь о том, что страх, он живет в каждом звере, и в нас он тоже живет. И чем больше страха, тем больше зверя в человеке. А если уж страх захватил область, то получается огромный зверь, которому и имени-то нет.

В Малом Париже тогда постоянно жили, может быть, пять тысяч человек, а может, и меньше, так что все знали обо всех все: кто с кем, кто кого и кто с чего, так что удивляться особенно не приходилось, что Степана Лисицына принимали везде как лучшего товарища Родия. А потом быстро вспомнили, что в их детской компании была еще дочка поляка-строителя Крыжевского, Ядвига, и что эта троица до той поры, как Крыжевских не выжили с Реки, всегда была не разлей вода. А потом оказалось, что Крыжевская просватана за Лисицына, хотя поговаривали, что в губернском городе Ядвига встречается с Родием. И это, кстати, в то самое время, когда в области не было человека, который бы не слышал, что Родий — бандит-людоед, оборотень, которого убить можно только золотой пулей. И в то самое время, по весне, только открылась навигация, чуть ли не первым пароходом Лисицын привозит в Малый Париж Ядвигу. Тихо и быстро венчаются и живут себе до осени, не бросаясь в глаза. Вот, кстати, тоже совпадение: приблизительно тогда же и промышленник Юдин перевез сюда жену, ту, которая его и детей своих потом убила. Страшное, кровавое дело, кстати, было, и даже затмило историю с Ликиным.