Сесил Форестер - Лорд Хорнблауэр

Не осталось места ни для сожалений, ни для предчувствий. Он лежал лицом вниз, не совсем без сознания, не совсем во сне, но будто впав в забытье. В этот момент коллапса он не чувствовал ничего: ни пульсации в ногах, ни рева в ушах, ни боли в плече, ни душевных терзаний — ничего.

Когда лязг засовов возвестил о приходе адъютанта, Хорнблауэр немного пришел в себя. Когда адъютант вошел, Хорнблауэр по-прежнему лежал лицом вниз, испытывая почти удовольствие из-за отсутствия необходимости двигаться или думать.

— Пленник сказал что-нибудь? — услышал он вопрос адъютанта.

— Ни единого слова, — ответил лейтенант.

— Впал в отчаяние, — слегка раздраженно прокомментировал адъютант.

Это замечание взбесило Хорнблауэра, как еще раньше бесило то, что его видят в таком непрезентабельном положении. Он повернулся, уселся на своем тюфяке и посмотрел на адъютанта.

— Вам нужно что-нибудь? — спросил тот. — Может быть, желаете написать письмо?

Он не собирался писать писем, на которые его тюремщики набросятся как коршуны на добычу. И все же нужно было сделать что-то, чтобы рассеять впечатление об его отчаянии. И он знал, что ему требуется, и как сильно ему это нужно.

— Принять ванну, — заявил он. Провел рукой по заросшей щеке. — Побриться. Переодеться в чистое.

— Ванну? — в некотором замешательстве повторил адъютант. Потом на лице его появилось выражение подозрительности. — Я не дам вам лезвие. Вы хотите оставить с носом расстрельную команду.

— Пусть один из ваших людей побреет меня, — произнес Хорнблауэр, и, желая ужалить побольнее, добавил, — можете связать мне руки на время бритья. Но сначала — чан с горячей водой, мыло и полотенце. И чистую рубашку.

Адъютант сдался:

— Ладно.

На выручку Хорнблауэру пришло состояние странного легкомысленного возбуждения. У него не вызвала смущения необходимость раздеваться перед четырьмя парами любопытных глаз, чтобы смыть с тела грязь и насухо обтереться, не взирая на боль в раненом плече. Он вызывал у них интерес не столько как знаменитый чудак-англичанин, сколько как человек, которому скоро предстоит умереть. Вскоре этому человеку, натирающему себя мылом, предстоит возглавить процессию, и это белое тело окажется растерзанным на куски мушкетными пулями. Он телепатически ощущал этот нездоровый интерес, и с гордой презрительностью позволял удовлетворить его. Пока Хорнблауэр одевался, тюремщики следили за каждым его движением. Вошел солдат, держа в руках кожаные ремешки и бритвы.

— Полковой брадобрей, — пояснил адъютант. — Он будет брить вас.

Теперь не было даже речи о том, чтобы связать ему руки. Когда бритва скользила по горлу Хорнблауэра, у того мелькнула мысль внезапно дернуться и схватить лезвие. Здесь проходят яремная вена и сонная артерия: один глубокий порез — и все мучения кончатся, дополнительное же удовольствие крылось в возможности оставить в дураках подозрительного адъютанта. На секунду искушение стало почти неодолимым. В его воображении возникла картина: бьющееся в конвульсиях тело, кровь, хлещущая из горла, оцепеневшие офицеры. Видение было настолько четким, что какое-то время он медлил расставаться с ним, наслаждаясь. Но участь самоубийцы не вызовет такого сочувствия, какое привлечет жертва судебного приговора. Он обязан дать Бонапарту убить его, принеся, таким образом, последнюю жертву на алтарь долга. И Барбара — ему не хотелось, чтобы Барбара думала о нем, как о самоубийце.

Брадобрей поднес ему зеркало как раз вовремя, чтобы прервать новую цепь его мыслей. Лицо, смотревшее на него, было уже вполне узнаваемым, только сильно загорелым. Может, складки у губ стали более заметными. Взгляд, похоже, более возвышенный, чем обычно, более выразительный. Лоб определенно стал выше, залысины увеличились. Он кивнул брадобрею, и, как только салфетку из-под подбородка убрали, поднялся, стараясь держаться прямо, несмотря на боль в стертых ногах. Окинул всех повелительным взором, заставив любопытствующих потупить глаза. Адъютант полез за часами, стремясь, скорее, скрыть свое замешательство.

— Военный трибунал соберется через час, — сказал он. — Не хотите ли чего-нибудь поесть?

— Разумеется, — ответил Хорнблауэр.

Ему принесли омлет, хлеб, вино и сыр. Не подразумевалось, что кто-то должен составить ему компанию, поэтому все сидели и пристально наблюдали за каждым куском, который он отправлял в рот. Хорнблауэр не ел уже давно, и теперь почувствовал, что невероятно проголодался. Пусть себе смотрят — он хочет есть и пить. Вино оказалось приятным, и он пил с удовольствием.