Анатолий Брусникин - Девятный Спас

Никитин вышел из ворот только через час, сияющий и счастливый. За ним грохотал пустой повозкой Брюхан, такой же довольный. Товарищи кинулись навстречу.

– Ну что, казак, стал атаманом? – завистливо спросил Алёшка.

Митя улыбнулся:

– Был казак, да весь вышел.

– Это понятно. А кто ты стал?

– Кем родился, тем и стал. Дворянином Дмитрием Ларионовичем Никитиным.

– А ещё?

– Больше мне ничего не надобно.

Попов был озадачен.

– Как так?

– Не стрекочи, – остановил его Ильша. – Дай человеку рассказать.

Ну, Митя и рассказал. Как кесарь долго не мог в себя прийти. Как посадил секретарей с денщиками пересчитывать червонцы и ни на миг не отлучался, чтоб ни монетки не упёрли. Вышло ровно сто тысяч, кругляш в кругляш. А по нынешнему счёту все двести, потому что с Софьиных времён рубль вдвое полегчал весом. И когда Ромодановский это сообразил, то обрадовался безмерно, далее пустился в пляс, хотя плясать он совсем не горазд. Оказывается, именно двусхот тысяч ему и не хватало, чтобы доставить государю в армию. Старый князь до того расчувствовался, что назвал Дмитрия спасителем своей чести и всего отечества. Велел требовать любой награды, какая в его власти, и даже сверх того, ибо столь бескорыстному слуге ни в чём не будет отказа и от государя.

– Что я тебе говорил? – оглянулся на мастера Ионов. Он уже перестал завидовать Митькиному счастью, лишь жадно ожидал продолжения. – Ну, а ты что?

– Подумал, что иного такого случая не будет. И говорю: «Помилования прошу. Ибо я не казак и не Микитенко, а беглый преступник Дмитрий Никитин, лишённый имени, звания и вотчины». И всё князю рассказал, во всём повинился. Коли, говорю, снимет с меня твоя милость тяжкий этот груз, то мне того довольно будет.

Алёшка за голову схватился:

– А он что?

– Удивился. Губами пожевал. Говорит: «Ин ладно. Будь по-твоему. Зовись, как прежде, Никитиным, а вины прежние с тебя снимаю. И вотчину, что на государя отписана, тебе воротят».

– Идиот! – простонал Попов.

Этого слова Митя не понял, в дикционарии такого не было.

– Куда «иди»?

Туда-то и туда-то, обругал его Лёшка, раз ты такой дурень. И долго не мог успокоиться.

– Да-а, дёшево от тебя старый чёрт отделался! Помилованием да деревенькой несчастной… Но и ты хорош. Далось тебе имя «Никитин»! Был бы «граф Микитенко»!

– Нет, я Никитин буду. Как отец мой, дед и прадед.

– А хоть чин иль хорошую службу у Ромодановского догадался попросить?

– Он сам меня про то спросил. Где дальше служить желаю. Я сказал.

– Слава Тебе, Господи! Хоть на это ума хватило! Каким же чином он тебя пожаловал?

Дмитрий горделиво улыбнулся.

– Буду майор, как и ты.

– Дело. А в котором полку?

– Ни в котором. – Никитин расправил плечи, приосанился. – Я не просто майор буду, а брандмайор, сиречь главный пожарный начальник. Эта служба по мне.

Тут уж Попову осталось только рукой махнуть, что он и сделал, ещё и плюнув.

Сели товарищи молча в телегу. Каждый о чём-то задумался. Как вскоре выяснилось, – об одном и том же.

Хоть уговора, куда ехать, у них и не было, повозка будто сама собой повернула с Никитской налево, в сторону Кривоколенного.

На обратном пути с Жезны друзья заезжали в Сагдеево, но Василиса туда пока не вернулась.

Чем ближе подъезжали к заветному переулку, тем невыносимей становилось молчание.

Первым не выдержал Никитин. Ои выдернул у Ильши вожжи, натянул. Брюхан послушно остановился.

– Как будем с главным решать? – Побледневший Дмитрий повернулся к остальным. -Из-за ста тысяч, значит, убивать друг друга мы не стали. А из-за Неё?

Двое его приятелей смотрели один вправо, второй влево. После долгой паузы Попов сказал:

– Убивать тебя или его я не из-за чего не стану. Даже ради души спасения. А с Нею пускай будет тот из нас, кто свершит самый больший подвиг. Испытаемся, кто достойней!

Дмитрий этому предложению обрадовался:

– Давай!

И мастеру Илье мысль понравилась. Вот ведь балабол Алёшка и просвистень, а придумал хорошо.

– В чем, тово-етова, испытываться будем?

– Скоро бой с шведами. Великая баталия, какой ещё не бывало. – Попов задорно тряхнул фальшивыми локонами..– Поглядим, кто в кампании больше славы добудет!

Но Мите так долго ждать было невмоготу.

– А я читал в одной книге про римского честного мужа Сцеволу, который ради отечества себе руку на огне жёг. Давайте и мы так! Кто из огня последним руку выдернет, тог и победил!

Илья послушал одного, другого. По его мнению, оба сказали глупость. Война – дело скверное, тяжёлое, придуманное не для лихости, а ради защиты отечества. Прожжение руки и подавно – мальчишество. Он поглядел на свою жёсткую ладонь и подумал: у вас, неженок, рука до кости прогорит, а у меня только мозоли поджарятся.