Михаил Попов: Барбаросса

– Не думаю, ваше преосвященство, что вам следует расстраиваться. «Бирюзовая» на самом деле отстает, но это ничего не значит.

Кардинал побледнел, хотя казалось, что бледнее уже некуда. Таким образом выражался его священный гнев. Капитан понял, до какой степени им недовольны, и поспешил вычерпать словами возникшее недоразумение:

– Если вы изволите помнить, ваше преосвященство, вечером мы намеревались пристать к берегу в порту Пьомбино. Туда же, вне всякого сомнения, прибудет и «Бирюзовая», так мы договаривались. Мы ведь с самого начала старались не плавать ночью во избежание тех неприятностей, что могут подстерегать нас под покровом темноты.

– Хватит!

Капитан поклонился и стащил с шеи красную тряпку, которая служила одним из признаков его флотского достоинства. Галстук был мокр от пота.

– Но нет все же здесь какого-нибудь умысла, а, капитан? Почему это одна галера плавает медленнее другой?

Пицци несколько раз истово перекрестился.

– Помилуй Бог, какой тут может быть умысел! Я не могу так сразу ответить, почему «Бирюзовая» начала отставать, мы давно не выходили в море вместе с нею. Может статься, днище обросло ракушками или гребцов некоторых сморило солнце, такое случается, и случается часто. Повторяю, вам нечего понапрасну себя мучить сомнениями. Сегодня мы увидимся в Пьомбино и даже хорошо, как следует поужинаем. В тамошней портовой траттории «Синий глухарь» подают такую мальвазию…

– Я бы не волновался, когда бы не этот галиот на горизонте. Не нравится он мне.

Капитан лишь поклонился. Что еще он мог сделать, кроме повторения своих прежних уверений – «Золотая» неприступна.

Натянутое над ахтерпиком полотнище громко хлопнуло, Антонио Колона поморщился от прямого попадания солнечных лучей в лицо. Завтрак не удался. Плавание складывается как-то странно. Настроение отвратительное. Надо отдохнуть.

– Я хочу соснуть.

– Каюта в вашем распоряжении, ваше преосвященство!

Кардинал кисло улыбнулся:

– Разумеется. Я о другом.

– Слушаю.– Взгляд Пицци наполнился угодливым вниманием.

– Я сейчас попытаюсь уснуть.

– Я прикажу, чтобы вас не смели беспокоить.

– Напротив, мне хотелось бы, чтобы меня немедленно побеспокоили, как только на корабле или на море произойдет что-нибудь заслуживающее вниманиям

После этого его преосвященство был препровожден двумя офицерами в капитанскую каюту. Он вполне мог бы передвигаться и самостоятельно, но любил получать все причитающиеся его сану знаки внимания. Кардинал слыл в римском обществе отличным наездником и изощренным фехтовальщиком, пользовался огромным успехом удам, поэтому демонстрация сановной немощи была для него чем-то вроде особого вида развлечения.

Улегшись на спину поверх грубого капитанского одеяла, кардинал довольно долго морщил нос и тихо отфыркивался. Ядовитые корабельные запахи настигли его и здесь. В те времена на морских судах не было ничего похожего на каюты и отхожие места. Если галере не удавалось на ночь пристать к берегу, то все, кто на ней находился, спали на палубе вповалку, причем гребцы оставались при этом прикованными к своим местам на банках. Все это далеко не способствовало сохранению судна в идеально чистом состоянии. Но его преосвященство, даже тревожимый миазмами корабельной атмосферы, размышлял отнюдь не о тяготах, которые приходится испытывать морякам во время их небезопасных плаваний. Он вспоминал последнее заседание папской курии и пытался понять, что значит резкое выступленле архиепископа Беневентского и странное молчание его святейшества. Потом мысль Антонио Колоны унеслась еще дальше, он задался вопросом, что представляет сейчас собою испанская политика, можно ли верить кастильскому королю и как отнесется германский император к высадке испанской пехоты в Лигурийской провинции, если таковая произойдет.

Эти высокородные размышления были внезапно прерваны. И даже не появление чрезмерно услужливого капитана с неприятными известиями было тому причиной. Кардинал сам догадался – что-то неладно. Изменился ритм носового барабана. Он стал заметно чаще. Это могло означать только одно – «Золотая» пытается спастись от кого-то бегством.

От кого!?

Его преосвященство встал.

У дверей каюты раздался стук капитанских каблуков.

– Войдите, Пицци!

Красная физиономия появилась в дверном проеме. Впрочем, при таком освещении она казалась черной, как у магрибского кабила [17]. Только белки глаз посверкивали.