Эмма Выгодская - Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)

Дон Лопес вставал рано, раньше слуг. Он любил поливать свои цветы, табак и гвоздику, когда их ещё не позолотило встающее солнце. Но в это утро нашёлся человек, который самого дона Лопеса застал в постели.

На рассвете Мигель, прихрамывая, прошёл между клумбами к окну спальни дона Лопеса и тихо стукнул в раму рукояткой шпаги. Коричневый шёлк шторы заколебался, круглая голова учителя выглянула из-за неё.

— Мигель?! Откуда ты в такой час, в таком виде?

Воротник Мигеля был порван и смят, камзол на плече разрезан, чулок на разбитой в овраге правой ноге потемнел от засохшей крови.

— Я дрался этой ночью… — хрипло сказал Мигель.

Дон Лопес, онемев, отступил от окна.

— Этой ночью я убил капитана де Сигуру, — уже твёрдо сказал Мигель и посмотрел пряма в глаза учителю.

— Де Сигуру, капитана королевской гвардии? Племянника маркиза де Иварры? — заломил руки дон Лопес. — Пресвятая монсерратская дева, помилуй нас!

— И ты стоишь здесь, — спохватился он через секунду, — ты стоишь здесь и теряешь время, когда тебя, может быть, уже ищут, когда по городу за тобой уже, быть может, охотятся королевские альгвасилы? [9] Альгвасил — полицейский. Беги, скорее беги, Мигель! Где твой конь?

— Он сломал себе передние ноги, лежит вон там, в овраге.

Мигель неопределённо махнул рукой.

— Что ты наделал, Мигель! — затряс головой дон Лопес. — Твоя эпитафия в моём сборнике памяти королевы была самой лучшей, особенно четвёртый вариант… Теперь всё пропало! Ах, как жаль, Мигелито!..

Мигель молчал.

— Беги же скорее, Мигель! — заторопился старик. — Вот тебе мой старый плащ, закутайся в него… Скорее, уже поздно. Гляди, солнце восходит.

— Вашему величеству угодно было ускорить срок моего отбытия обратно в Рим, к трону его святейшества.

Высокий красивый итальянец в фиолетовой рясе почтительно склонился перед королём Филиппом в кабинете аудиенций.

Красноватые недоверчивые глаза Филиппа недовольно осматривали слишком изящную для духовного лица, надушенную голову папского посла.

— Надеюсь, ваше величество не откажет отметить в письме к его святейшеству, — ещё ниже склонился прелат, — усердие, с которым я, скромный слуга римского престола, пытался исполнить свой долг: выразить вашему величеству соболезнование его святейшества и всей римской курии в тяжёлой утрате, понесённой испанским престолом.

— Да, да, — невнятно промямлил король, с ненавистью глядя на итальянца.

«Что он пронюхал? — думал Филипп, — Что он расскажет папе?»

Филиппа раздражал шум, который со смертью Карлоса поднялся при всех дворах Европы. Папа римский присылает соглядатаев даже сюда, ко двору.

Филипп нервно поправил перевязь шпаги на боку. Его бледное лицо на фоне чёрного камзола казалось почти синеватым. Если бы было можно, он прогнал бы эту змею — итальянца! Но нельзя ссориться со святым стариком, с папой римским. У папы, может быть, удастся занять денег. Доходы с обложения народа уже на два года вперёд заложены австрийскому банкирскому дому Фуггеров. Одиннадцать миллионов дукатов [10] Дукат — золотая монета. нужны для того, чтобы расплатиться с банкирами.

Нидерланды, богатые Нидерланды взбунтовались и не хотят платить. Вместо сборщиков налога приходится посылать туда с герцогом Альбой громадное наёмное войско. Герцог слишком долго не шлёт вестей о победе, а на содержание войска просит всё золота и золота.

Из-за всего этого постройка Эскориала, королевского дворца в Гвадаррамских горах, задерживается бог знает на сколько.

Филипп, морщась, шевельнул больной ногой, лежавшей на волосяной подушке. Сегодня колено болело невыносимо. Не помогли ни мази лекаря, ни любимая молитва, ни даже пластырь святого Иеронима.

«Варварская страна!» — думал тем временем Аквавива, разглядывая кабинет аудиенций.

Белые стены без всяких украшений, простой стол, заваленный бумагами. Коричневый плащ и каменное лицо главного советника и королевского любимца де Гомеса — такой же строгий орнамент, как чёрное распятие на гладкой стене.

Здесь, в Испании, только у дворян, побывавших в Риме или в Неаполе, в культурных городах Италии, Аквавива видел резную мебель и штофные обои. А у остальных — холод, мыши, голые камни и портреты предков-завоевателей…

«Дикари! — с тоской думал Аквавива. — Солдатская раса. Хорошо, что я уезжаю».

Только сейчас король заметил, что итальянец всё ещё стоит перед ним и ждёт, почтительно склонив надушенную голову.