Вульф тряхнул головой, он чувствовал, как она отяжелела.
— В бытность мою сей раз за границей, — начал он усталым голосом, — во все время нигде я, кроме Пруссии, не жил, ни с кем никаких относящихся до нынешних политических обстоятельств связей, ни переписок не имел, ниже когда-либо мысленно занимался чем-нибудь на вред какой-либо нации; в Россию же осмелился въехать по уверению госпожи Ляпуновой, что пребывание мне здесь позволено, в чем я нимало не сомневался и считал себе за долг верить такой особе, которая совсем мне предана и готовилась быть мне супругой.
— Довольно; можете идти.
Вульф вышел, шатаясь. В дверях опять блеснули штыки.
— Ввести генеральшу Ляпунову.
Секретарь вышел, а присутствующие с улыбкой переглянулись.
— Видно, как кошка, влюблена, — бросил словцо первоприсутствующий.
— Немудрено, мужик ражий.
— А второй раз влопался, — заметили другие члены.
— Что ж! И баба сытная…
Дверь отворилась, сверкнули штыки, и в залу вошла Ляпунова под густой черной вуалью.
— Возьмите место, сударыня, — любезно сказал первоприсутствующий, указав на стоящее в стороне кресло, — и потрудитесь приподнять вуаль.
Ляпунова повиновалась. Красивое лицо ее было заплакано.
— Извините, сударыня, долг службы, — еще ласковее заговорил главный судья, — мы вас долго не задержим. Скажите, пожалуйста, вы утверждаете на том, что изволили показать обер-полицмейстеру?
— Да, — был чуть слышный ответ.
— Прекрасно-с… Потрудитесь же теперь сказать ваше последнее слово.
Не глядя ни на кого, Марья Дмитриевна сказала:
— Я введена в обман… Мне обещали высочайшую милость, и я вызвала сюда барона… Когда же он узнал здесь, что милость еще не вышла, то из страха быть пойманным хотел возвратиться за границу… Но моя любовь и убеждение к нему, кое я почитаю пуще самой смерти, от тоего удержало, ибо я отпустить его никак не соглашалась… Впрочем, я совершенно теперь чувствую тот сделанный мною дерзновенный поступок, который я отваживалась сделать против высочайшего ее императорского величества повеления, что свела непозволенную переписку с изгнанным из России человеком…
— Точно, точно, сударыня.
— Но вся наша переписка состояла в единственном уверении с обеих сторон в любви.
— Прекрасно, сударыня, это вполне должно облегчить вашу участь.
— Я надеюсь, господа судьи… Все это я делала единственно из непосредственной к Вульфу приверженности и любви и для того прошу всемилостивейшего от ее величества в том помилования, ибо самой сие нежное чувство сведомо…
Первоприсутствующий крякнул и нетерпеливо завертелся в кресле, а секретарь усиленно зашуршал бумагами…
— Я осмеливаюсь утруждать государыню, — продолжала Ляпунова, ничего не заметив, — дабы мне дозволено было с Вульфом венчаться, ибо я уверена, что если он удостоен будет высочайшего прощения и будет принят в службу, то совершенно сам ту свою вину заслужить может.
Марья Дмитриевна окончательно приободрилась от любезного обращения с ней страшного судьи, которого она воображала себе в виде заплечного мастера, с орудиями пытки, вздергивающего ее на дыбу, и последнюю свою речь говорила не без кокетства. "О, да тайная совсем не страшна, — сквозило в ее повеселевших глазах, — а я-то, дура, боялась".
— Да, да, сударыня, — ободрял ее первоприсутствующий, — надейтесь на матернее милосердие ее императорского величества… Мы вас больше не смеем задерживать.
И Марья Дмитриевна, торжествующая и гордая, кокетливо поклонившись "милым старичкам" и опустив на лицо вуаль, вышла из залы суда королевой.
— А глупешенькая таки барынька, — улыбнулся страшный судья, — ух, как глупа!
— А смазливая бабенка, — заметил другой судья.
— У немца-то губа не дура: знал, кого слопать.
— Чай, и на тебя доведись, так не в промах бы ударил.
— Да, да… Ввести Красовского! — скомандовал главный "милый старичок".
Опять тихо в тайном судилище. Только муха продолжала биться.
— Ишь жужжит, окаянная, — заметил кто-то.
— Да, к нам, в тайную попалась.
Дверь отворилась, и у порога показалась робкая фигура субъекта, по-видимому, скромного и вкрадчивого, но по натуре хищного, способного заползать в чужой карман. Это было что-то развинченное или беспозвоночное, так легко гнулась его спина.
— Ты Красовский? — спросил первоприсутствующий.
— Красовский-с, ваше высокопревосходительство.
— Тебе известно, что показывает на тебя генеральша Ляпунова?
Читать дальше