Бернард Корнуэлл - Ватерлоо Шарпа

— В атаку!

За ним, воодушевленные его примером, к мосту бросились спешившиеся драгуны и матерящиеся пехотинцы. Генерал ворвался на мост.

Прусская пехота подняла мушкеты над баррикадой.

Генерал заметил солнечные блики на медных деталях оружия.

— Убить ублюдков! Убить их! — кричал он, убеждая себя, что не боится. Внезапно баррикада окуталась дымом, сквозь который пробилось пламя и длинный седой ус генерала срезало пулей, пуля пошла дальше и оторвала мочку уха, но это были единственный урон, нанесенный залпом прусских пехотинцев: генерал всегда был удачливым человеком. Он вонзил в бока лошади шпоры, и она неуклюже прыгнула через нагромождение кресел и диванов на правом краю баррикады. Лошадь перескочила через пахнущий тухлыми яйцами дым, генерал увидел байонет, направленный в живот своей лошади, отбил его саблей в сторону и лошадь безопасно приземлилась позади и баррикады и шеренгой пехотинцев. Прусские гусары, ждавшие в пятидесяти ярдах от моста, чтобы у них было пространство для атаки на любого, кто пройдет сквозь строй пехотинцев, ринулись вперед, но генерал не обратил на них внимания. Он повернул лошадь назад и пошел прямо на испуганных пехотинцев.

— Ублюдки! — Генерал убил прусского солдата, полоснув саблей по шее прямо над жестким черным воротником. Остальные пехотинцы побежали. На мосту их было совсем не много и они не надеялись сдержать французское наступление. Над баррикадой полыхнуло пламя уже с французской стороны, и генерал закричал своим людям не стрелять, а разбирать чертову баррикаду.

Прусская пехота бежала к северу. Кавалерия, видя, что французы захватили мост с издевательской легкостью, направилась вслед за пехотинцами. Французский генерал, зная, что уже заработал одобрительное похлопывание по плечу от Императора, смеялся им вслед.

— Эй, вы, трусливые ублюдки! Педики! Комнатные собачки! Вернитесь и сражайтесь, ничтожества! — Затем он сплюнул и убрал саблю в ножны. Кровь из раненого уха заливала левый эполет.

Французские пехотинцы начали разбирать баррикаду. Единственный убитый пруссак, уже освобожденный от денег и еды, валялся возле моста. Драгунский сержант оттащил тело в сторону и по мосту проследовали еще несколько кавалеристов. Какую-то женщину, тоже переходившую через мост, скачущие драгуны чуть было не снесли. У нее в руках был букет увядших фиалок.

— Он идет? — спросила она.

Не стоило уточнять, кого она имела ввиду, ее возбужденное лицо говорило само за себя.

Окровавленный генерал улыбнулся.

— Да, он идет.

— Это для вас, — протянула она генералу цветы. Фиалки были символом бонапартистов все время изгнания Наполеона, и эти цветы, распускающиеся весной, долженствовали символизировать и расцвет Императора.

Генерал наклонился и взял маленький букетик. Он просунул хрупкие стебли в петлицу своего мундира, снова наклонился и поцеловал женщину. Как и она, генерал молился за то, чтобы фиалки вернулись, теперь это произошло, и в этот раз они расцветут пышнее, чем когда-либо ранее. Франция наступала, Шарлеруа пал и теперь между Императором и Брюсселем не осталось рек. Генерал, наслаждаясь победой, повернул лошадь обратно, чтобы найти пехотного полковника, не поддержавшего атаку и тем самым закончившего свою военную карьеру. Франции не нужно благоразумие, Франции нужна отвага и победа, и этот маленький черноволосый человек, который знает как добывать эти победы, яркие словно солнце и пахнущие фиалками.

Vive I’Empereur .

С запада к Шарлеруа приближался одинокий всадник. Он ехал по северному берегу Шамбра, подгоняемый к городу треском мушкетных выстрелов, которые часом ранее слышались мушкетных выстрелов, которые довольно громко, но теперь замолкли.

Человек ехал на крупной лошади. Ему не нравились лошади, и наездником он был неважным.

Это был высокий мужчина с обветренным лицом, на котором вражеская сабля оставила шрам. Шрам придавал его лицу какое-то саркастическое выражение, кроме тех случаев, когда он улыбался. У него были черные с проседью волосы. Позади лошади послушно бежал пес. Пес соответствовал человеку — такой же крупный, свирепый и всклокоченный.

На всаднике были надеты французские кавалерийские сапоги, все в заплатах, но все еще гибкие и плотно облегающие голени. В сапоги были заправлены также кавалерийские штаны, с уже лоснящимися от седла кожаными нашлепками на бедрах. Красные лампасы давно выцвели. Над брюками виднелась выгоревшая зеленая куртка, отделанная черными полосами. Зеленая куртка являлась мундиром британского 95-го полка стрелков, хотя она была столь заношена и покрыта заплатками, что больше могла бы подходить уличному попрошайке. Мужчина носил коричневую шляпу, которая не могла быть частью униформы британской или же французской армии, а была куплена в нормандском городке Кан. Однако на шляпе красовалась пурпурно-золотая с черным кокарда армии Нидерландов.