«Высочайший Манифест. Мы, Божиею милостию, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем Нашим подданным...»
Значит, свершилось. Как и предполагал Ильич, царь пошел на гнусное преступление, на государственный переворот сверху. Что ж там, в Петергофе, реально оценили обстановку: революционная атака захлебнулась, пролетариат обескровлен и сейчас не в силах будет дать отпор.
И все же это не катастрофа, не крах. Это отступление. Невыносимо тяжелое, с огромными потерями. Однако поражения в бою часто учат лучше, чем победы. Владимир Ильич говорил вчера там, на даче: ни один из коренных вопросов, вызвавших революцию, не решен. Значит, пробьет час — и недовольство народа вспыхнет с новой силой. Значит, надо готовить к этому часу партию, готовить пролетариат. Готовить даже в дни отступления. Как?.. Переводить партийные организации в глубокое подполье — и одновременно усиливать работу в легальных рабочих организациях. Что же касается боевых групп, самое главное — сохранить кадры, а все оружие укрыть на тайных складах. Более того: надо продолжать накапливать оружие. Опыт показал, что без вооружения масс победы не достичь. Ильич спросил: «Как у вас с деньгами, министр финансов? Переход партии в подполье потребует немалых средств. И в Лондоне, чтобы завершить съезд, пришлось залезть в долги, получить заем у одного мыловара». — «Партийная касса совершенно пуста, — ответил Леонид Борисович. — Конечно, мы будем изыскивать возможности, Владимир Ильич».
На свою дачу он так и не попал, хотя от «Вазы» до нее было рукой подать, — за разговором встретили утро, а потом в Куоккалу разными путями, чтобы не навести на след шпиков, стали приезжать большевики — депутаты Думы, и Владимир Ильич провел с ними накоротке совещание, предложил направиться на заводы и фабрики Питера, рассказать рабочим правду о происходящем. Днем отлучаться с «Вазы» инженер не хотел — боялся у своей дачи подхватить «хвост». Вечером же пора было возвращаться в город: на воскресенье намечено было несколько конспиративных встреч.
Со стороны могло показаться: вырвавшийся из семейных оков господин инженер отдал себя во власть воскресных соблазнов. Начал Леонид Борисович с дальнего Крестовского острова. Поутру вдоль его зеленых берегов соревновались невиданные ранее российской столицей моторные лодки. Потом тут же, в «Аквариуме», при небывалом стечении высшего общества открылись состязания по женской борьбе. В перерывах прямо на ринге давала представления знаменитая испанская мимистка Лола Монтез и пели сербские цыгане. Леонид Борисович раскланивался со знакомыми — инженерами, приват-доцентами, профессорами. Столь же обычной выглядела и встреча за столиком кафе с респектабельным господином, неторопливо цедившим ледяную сельтерскую из запотевшего стакана и меж глотками пузырящегося напитка сообщившим, сколько оружия осталось на базовом складе «Германа Федоровича» в Аахи-Ярве. Леонид Борисович распорядился о переброске его на уральские базы. «Для этого понадобятся деньги», — сказал респектабельный господин.
Воскресную прогулку инженер завершил в саду «Наметти». Здесь он получил новые сведения о товарищах с Васильевского — Ольге, Синице и еще двоих, схваченных неделю назад. Все четверо теперь в Кронштадтской .крепости, им угрожает военно-полевой суд.
«Что можно сделать для их спасения?» — спросила Надежда Константиновна, когда ночью, на «Вазе», он сообщил об их аресте. Ольга была близкой подругой Кати. «Если понадобятся вещи, они у меня, все приготовлено. Я скоро буду в Питере и привезу», — сказала Крупская, и он почувствовал, сколько тревоги в ее голосе.
— Всем четверым предъявлены обвинения по статьям 241—245, — сообщил теперь товарищ. — Иного от Столыпина нельзя было и ожидать.
В саду на эстраде исполнялся пикантный сюжет — «Веселый пансион», потом шло обозрение на злобы дня «Современный пижон», и над стрижеными деревьями в луче прожектора, на струной натянутом тросе совершала полет красавица мисс Зефора в развевающихся прозрачных одеждах. Было необычайное скопление публики. Улыбались рты, играли лорнеты, трепетали страусиными перьями веера...
Леонид Борисович возвращался поздно. Несмотря на вступившее в силу положение о чрезвычайной охране, в центре города по-прежнему сверкали огни у подъездов ресторанов и ночных клубов, было многолюдно на улицах. Единственно пустынными были тротуары у молчаливого Таврического дворца. Лишь пешие патрули и наряды конных жандармов дефилировали от угла до угла Шпалерной и Тверской. И в этот же час лейб-гвардии уланские, кирасирские и казачьи полки окружали рабочие окраины — Большую и Малую Охты, Полюстрово, район Пороховых заводов.
Читать дальше