Жеральд Мессадье - Цветок Америки

Он ее заметил — ради нее и решил прикрыть наготу. Она неуверенно приблизилась, испытывая одновременно и любопытство и смущение. В конце концов, подойти надо — повернуть назад было бы трусостью. Он следил за ней с улыбкой, его босые ноги утопали в траве.

Лис, тоже ничуть не испуганный, наблюдал за Об, устремив к ней блестящий нос и влажный взгляд. От этого она еще больше растерялась.

— Здравствуй, Об, — сказал он, ничуть не смутившись. — Ты пришла составить мне компанию?

Она не слишком убедительно объяснила, что хотела отнести ему в павильон горшочек с засахаренными фруктами, который по-прежнему держала в руках. Он взял его, снова уселся и предложил ей сесть рядом.

Лис никуда не ушел — и тоже сел. Об почувствовала себя лишней.

— Я тебе помешала, — пробормотала она.

— Нисколько.

Она взглянула на его белый обнаженный торс и босые ноги. И наконец, решилась сесть.

— Ты так отдыхаешь от работы? — спросила она.

— Напротив, я стараюсь вообще не отдыхать, — ответил он. — Я работаю здесь.

Она поискала взглядом книгу или перо — и ничего такого не увидела. Это и в самом деле был необычный юноша.

— Судя по тому, что я слышала, работа у тебя утомительная. Он улыбнулся:

— Когда работа утомляет, причина не в ней, а в том, кто работает. А мне повезло. Нужно быть полным ничтожеством, чтобы утомляться от звезд.

— Но ведь днем их не видно?

Он расхохотался:

— Да, это верно. Точно так же дело обстоит с истиной. Ее можно увидеть только в темноте.

— Но в таком случае как же ты работаешь?

— Работать можно и головой, Об.

Это было уже слишком. И зачем только захотела она увидеться с Францем Эккартом?

— Этот лис очень дружелюбен, — сказала она, чтобы переменить тему.

— Почему бы ему не быть дружелюбным? Он и есть друг. Ведь ты друг, Ренар, [2] От франц. renard — лисица. правда? — обратился он к зверьку.

Лис поднял голову. Франц Эккарт протянул руку: он подошел, и юноша стал гладить его по спинке. Лис вытянул голову и закрыл глаза, наслаждаясь прикосновением ласковой руки. Франц Эккарт протянул указательный палец, и он деликатно прикусил его с явным намерением поиграть; потом лег на спину, стал кататься по траве и дрыгать лапами. Франц Эккарт пощекотал ему брюшко.

Об была зачарована. Обнаженный юноша на холме гладит лиса! Ее племянник! А ведь она совершенно не знает его!

— Одиночество тебя не тяготит? — спросила она, сознавая всю неуместность своих слов.

— Напротив, оно делает жизнь легче, — со смехом ответил он. — Возможно, мне стоило бы вывесить на дверях моего павильона записку с объяснением, что мне чужды обычные человеческие потребности. Я наслаждаюсь одиночеством и работой.

Не будь она его родственницей, решила бы, что ее гонят.

— Ты пришла поговорить со мной об одиночестве? — спросил он с едва уловимой иронией.

— Нет. Я пришла, чтобы получше узнать Франца Эккарта де Бовуа, этого юношу, который так заинтриговал весь замок Гольхейм.

— И тебя тоже.

— И меня тоже, — согласилась она. — Я не соблазнять тебя пришла, Франц. Я знаю, что двое могут любить друг друга, не ложась при этом в постель, такое часто случается. Я твоя тетка и обручена с другим.

— С Карлом фон Дитрихштайном, — сказал он.

Квадратный молодой человек, племянник маркграфа Бранденбургского, рыцарь и наездник, который больше времени проводил в обществе лошадей, чем себе подобных. Что уж говорить о женщинах! Франц Эккарт видел его в замке, когда он являлся ухаживать за Об… на свой манер. Действительно, этому юноше пора было жениться.

— Я пришла, чтобы ты хоть немного просветил меня, — продолжала она.

Юноша открыл горшочек, протянул его девушке. На слова Об он словно не обратил внимания и кинул кусочек сладкого абрикоса лису, который поймал лакомство на лету и проглотил, прикрыв глаза от наслаждения.

— Мыслить, — ответил, наконец, Франц Эккарт, — значит всегда держать дистанцию. Отрешиться от всего, что волнует людей. Я к этому стремлюсь как умею. Следовательно, я не смогу быть приятным такой девушке, как ты, ибо тебя, напротив, привлекают радости жизни и тебе вряд ли захочется отказаться от них.

В очередной раз Об почувствовала себя не в своей тарелке.

— Рыцари, — заметила она, — полагают, что женщины служат украшением жизни, но их не следует вовлекать в серьезные дела вроде войны. Ученые же считают, что женщины не обладают глубоким умом и не способны понять их рассуждения. Если ты не советуешь мне мыслить, значит, обрекаешь меня на общение только со священниками, слугами и детьми.