Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

— К черту вашего крысолова! Вот если бы вы подставили свое волшебное плечико…

— Я бы, пожалуй, так и сделала, отнесись вы ко мне как капитан к капитану, а не как к последней портовой шлюхе… прелесть моя!.. Боб, вперед!

И они, не оглядываясь больше, зашагали вверх по довольно крутой лестнице.

Первый десяток ступенек пленник одолел с величайшим трудом: его шатало из стороны в сторону, он согнулся и обеими руками опирался на каменные стены. Но постепенно злость и сила воли выпрямили капитана, он перестал искать опору, зашагал быстрее, тверже и вскоре догнал Крошку Боба и его хозяйку.

— Спасибо за платок и помощь… прелесть моя, — проговорил он ей

в спину. — Я могу оставить его себе?

— Он вам нужен? — Леди капитан говорила не оборачиваясь. — Кровь все еще идет?

— Не знаю… Кажется, идет…

— Тогда оставьте — что за дурацкий вопрос!

— Могу ли я спросить, куда вы меня ведете?

— Наверх.

— Ага, из ада в рай, я полагаю…

— Полагайте!

Вскоре они подошли к высокой кованой железной двери. Крошка Боб повернул что-то слева от нее, и она легко, бесшумно отворилась внутрь.

— В этой комнате вы немного посидите в приятном обществе с вашим другом Бобом, — сказала леди капитан, — а потом вам помогут привести себя в порядок и одеться подобающим образом.

— А потом, мой дорогой капитан?

— А потом вы можете убираться ко всем чертям… мой дорогой капитан!

— Право же, прелесть моя, я готов оставаться вашим пленником всю жизнь!

Она злобно хлопнула дверью, и капитан остался с глазу на глаз с Крошкой Бобом в довольно большой, с высоким сводчатым потолком, комнате, скудно обставленной простой деревянной мебелью.

Господь Бог не слишком трудился, создавая внешний облик Крошки Боба: большая круглая голова; маленькие, утонувшие в глубоких провалах глаза неопределенного цвета; большой и бесформенный, всегда темно-малиновый нос; мясистые, выпяченные, мокрые губы; большие, во многих местах надорванные уши, торчавшие почти перпендикулярно к черепу, — вот, в сущности, и весь его портрет. Впрочем, следовало бы добавить сюда еще густые и рыжие, как затухающий огонь, волосы, коротко подстриженную бороду и отсутствие усов, чтобы завершить описание верхней «оконечности» этого человеческого существа. Вообще же Крошка Боб был огромного роста и страшной силы, злоба вполне заменяла ему ум,

а жадность — сердце…

— Послушай, приятель, — обратился к нему пленник, сбрасывая с себя тяжелый, насквозь промокший плащ и оставаясь в истерзанных остатках своей одежды, — где мы находимся?

— Здесь, тысяча чертей! — мрачно отрезал великан, рассматривая у свечи пальцы правой руки.

— Гммм… Я так и думал, что не там… А кто хозяин этой «хижины»?

— Он.

— Превосходно, сэр! А она кто?

— Леди капитан.

— А имя ей от рождения дано, не знаешь?

— Угу.

— Вот теперь мне все понятно. Впрочем, последний вопрос: тебя когда-нибудь учили вежливости, приятель?

Крошка Боб почти вплотную подошел к пленнику и яростно бросил ему в лицо:

— Уж не ты ли будешь учить меня вежливости, слизь морская?

Одно мгновение потребовалось капитану, чтобы со всей силы ударить ногой в тяжеленном мокром сапоге в нижнюю часть живота Боба. Тот со-

гнулся, хрипя что-то нечленораздельное, но еще один мощный удар в пах

и другой — кулаками по затылку — отбросили Боба к стене. Всей своей

тяжестью он обрушился на беленый камень, заливаясь кровью и скрежеща зубами.

Капитан подскочил к сопернику и с такой яростью стал бить несчастного ногами в живот, а потом в голову, лицо — куда попало, — словно намеревался превратить этого громилу в бесформенную кучу ломаных костей

и окровавленного мяса…

Когда силы изменили пленнику, он начал просто топтать бездыханное, лежащее в собственной крови тело Крошки Боба…

— Это… тебе… дохлая крыса… подонок… — задыхаясь от ярости, хрипел капитан. — Я выучу тебя вежливости, дохлятина…

Свалившись с тела Боба в лужу крови, он тяжело поднялся, вытер руки об одежду своего поверженного врага и тяжело опустился на скамью у противоположного края стены. Капитан откинул голову назад и закрыл глаза. Вдруг, повинуясь своим мыслям, он ухмыльнулся, снял с себя сапоги и носки, дарованные ему в шлюпке, и вновь принялся за Крошку Боба, не подававшего никаких признаков жизни. Он стал грубо заталкивать туда большие, мокрые и грязные шерстяные носки бедолаги Кинга…

— Это тебе, конечно, не дохлая крыса, — рычал он вне себя от ненави-сти, — но тоже еда подходящая… напоследок… Давись, куча дерьма!..