Эли Берте - Дрожащая скала

Ждать пришлось недолго: скоро отдаленные звуки виолончелей, тамбуринов и других музыкальных инструментов известили о приближении новобрачных. Ивон Рыжий со своего возвышенного поста видел, как кортеж показался из-за плантаций, расстилавшихся от здания фермы, и длинной вереницей потянулся к скалистому берегу. Во главе шествовал старый нотариус Туссен, ведя под руку молодую, у которой он был посаженым отцом. Он был в парадном костюме, со шляпой в руках и свою обязанность исполнял с такими претензиями на любезность, которые показывали, насколько он горд подобной честью. Новобрачная была в белом атласном платье. Девическое покрывало спускалось из-под венка из белых роз, составлявшего ее головной убор. Только эта вуаль не скрывала более ее лица, а волнообразными складками ниспадала по плечам. Ее походка была спокойной, скромной, но не лишенной достоинства. За ними смелой поступью шел Альфред, одетый просто, но благородно и изящно, с сияющим лицом. Он шел под руку с девицей Туссен, которая, украсившись множеством перьев, цветов и бриллиантов – все тем, что только в состоянии навесить на себя женщина, – расточала ему самые изысканные улыбки. Соседские буржуа и их жены, из которых многие уже знакомы читателю, шли попарно за ними. Особенно заметен здесь был по своему высокому росту и мундиру таможенный офицер, мнения которого вследствие политических переворотов довольно изменились, потому что во времена террора синие хотели его гильотинировать, как слишком умеренного, а шуаны [9]едва не расстреляли как бешеного пса. В числе приглашенных было много кавалеров, дам и девиц, представленных нами при первом посещении Дрожащей Скалы до отъезда Альфреда на чужбину. Казалось, как нарочно, здесь были собраны все тогдашние гости, бывшие еще в живых и не оставившие эту страну. Толпа молодых людей, разукрашенных лентами, с ружьями и пистолетами для поздравительных залпов заключала шествие, и этот блестящий кортеж, следуя извилинам дорожки, производил самый живописный эффект на свежей зелени долины.

Одно лицо значительной важности шествовало впереди всех по направлению к Дрожащей Скале: это был Конан, облеченный достоинством главного блюстителя порядка на время праздника. Одежда на нем была вся новая, но, по обыкновению, вся черная. В шляпе, надвинутой на ухо, с великолепным букетом в петлице он величественно размахивал толстой булавой, серебряное яблоко которой могло бы поспорить с булавой тамбур-мажора. Но при всем том добряк не имел того торжественного вида, который было бы естественно ожидать при таком случае. Его косматые брови были слегка нахмурены, во всей физиономии выражалось дурное расположение духа. Когда он приказывал толпе расступиться, его голос и жесты были резки, и многих шалунов, не слишком скоро убиравшихся с дороги, он даже подталкивал не совсем учтиво.

При всем том ему, конечно, трудно было бы сбить зрителей с занятых мест, если бы известие о приближении кортежа не пробудило с новой силой всеобщего любопытства. Большая часть стоящих здесь, не раздумывая, пустилась бежать навстречу новобрачным. Таким образом, когда молодые со своей свитой подошли к ручью напротив утеса, они встретили здесь крестьян, выстроившихся в два ряда по обеим сторонам дороги с вытянутыми шеями и разинутыми ртами.

Внимание всех было обращено исключительно на молодую жену Кердрена. Лишь только стало можно различить ее изящные черты, ее девственную осанку, ее изящный убор, как изо всех уст вырвался крик удивления.

– Как она мила! – вскричали мужчины.

– Да, в самом деле прелестное создание! – говорили женщины.

– Как жаль, что неизвестно, кто она такая, – заметил кто-то, – никто ее не знает!

– Я ее знаю, я! – воскликнул один старый крестьянин. – Это добродетельная и праведная девица, ходившая за больными в Нантском госпитале, которую называли матерью бедных. Она залечила мою рану, полученную мной при одном случае, да и многих других вылечила. Она выкупила множество священников и благородных господ, которых должны были отправлять на лодках к устью Луары… и Каррье [10]раза два или три хотел препроводить ее в революционный трибунал, потому что она спасла столько несчастных.

– Я – живое доказательство истины слов твоих, друг мой, – сказал кто-то возле него. – Я сам был избавлен от смерти той, которую вы называете матерью бедных.

Все с благоговением сняли шляпы. Тот, кто говорил таким образом, был священник острова Лок, старец с приятными манерами и лицом, внушающим почтение. Недавно возвращенный сюда для исполнения своих святых обязанностей, он еще носил на своем бледном и изможденном лице следы страданий, перенесенных им в темнице замка дю Бофре.