Алексей Мусатов - Костры на сопках

— Вы познакомились с русскими офицерами с “Авроры”? — спросил адмирал.

— Да, сэр. Но русские очень сдержанны. Вероятно, до них дошли уже сведения о готовящейся войне, и они держатся настороже.

— Постарайтесь сойтись с ними поближе.

— Я сделаю все возможное, сэр.

— Не собираюсь вас учить, вы не новичок в этом деле, — проговорил Прайс. — Делайте, что вам угодно, но я должен иметь полное представление о Камчатке и Петропавловске. Кроме того, вы обязаны знать все, что делается на русском фрегате. Мне должно быть точно известно, когда корабль будет готов к отплытию.

— Понимаю, сэр! “Аврора” не должна быть готова…

Прайс не любил, когда кто-либо отгадывал его тайные желания и помыслы, и он недовольно поморщился:

— Вам надлежит пока только знать и предупреждать.

— Слушаюсь, сэр.

— Когда настанет время действовать, я скажу вам сам.

— Понимаю, сэр.

Объяснив Паркеру все, что от него требуется, Прайс отпустил его и долго стоял у открытого иллюминатора, смотря на спокойные, величавые волны океана. Они шли одна за другой бесконечной чередой.

Николай Оболенский уже несколько дней жил на берегу и неутомимо разъезжал вместе с Чайкиным и Сунцовым по окрестным селениям, закупая скот для фрегата. Чтобы не возбуждать подозрения англо-французской эскадры, закупки делались подальше от порта, ночью подвозились к берегу, грузились в шлюпки и осторожно переправлялись на “Аврору”.

В эти хлопотливые, напряженные дни Николай Оболенский близко сошелся со своими двумя помощниками-матросами. Их житейская сметка и опытность оказывали ему неоценимую услугу в переговорах с местными крестьянами. Хотя матросы, как и лейтенант, не знали перуанского языка, но при помощи жестов, мимики, каких-то смешанных слов они умели очень быстро и ловко обо всем договориться с местными жителями.

Чайкин со всеми крестьянами разговаривал так, точно все они были его земляками: улыбался, подмаргивал, брал за руку, хлопал по плечу.

Проходя мимо тучных маисовых полей, видя нагулянный, сытый скот, он крякал и потирал грудь, точно после доброй порций спирта:

— Эх и благодатная же земля! Только бы жить да жить!

— А ты на людей посмотри, что в поле работают, — отозвался Сунцов. — Кожа да кости… Маются от мала до велика, как на барщине, света божьего не видят… Значит, и здесь бедным людям земля не родная мать, а злая мачеха.

— И я тоже говорю, — соглашался с ним Чайкин: — земля богатая, а народ бедствует. Куда оно, все добро-то, девается?

Он искоса посмотрел на Оболенского — слушает ли тот. Николай слушал, но виду не подавал. Матросы помолчали. Неожиданно Сунцов спросил лейтенанта:

— Ваше благородие, слух у нас ходит, будто брат ваш в Сибири страдает.

Оболенский вздрогнул:

— А ты откуда знаешь?

— Вы не сумневайтесь, ваше благородие! Это я так, хотел правду узнать. Много я об том думал — почему люди благородного звания в Сибирь попадают, за что они муки принимают?

Оболенский, собираясь с мыслями, ответил не сразу.

— Брат мой честный и смелый человек, — наконец проговорил он. — Душа его болела за народное благо… Любил я его! — Николай отвернулся.

— Ваше благородие, — встревоженно зашептал Сунцов, — вы уж крепитесь! Мы ж понимаем… За такого человека у каждого сердце болит.

— Эх ты, неугомонный! — покосился Чайкин на Сунцова. — Пристал, как разбойник с ножом к сердцу, рассердил лейтенанта!

И, желая отвлечь Оболенского от невеселых мыслей, он рассудительно заговорил о хозяйственных делах:

— Ваше благородие, тут один крестьянин по сходной цене двух бычков продает. Закупить бы.

Оболенский недоуменно посмотрел на матроса. У Чайкина был бесстрастный вид, так не вяжущийся с его проницательными глазами, в которых светилась дружеская почтительная любовь и забота.

— Бычки добрые, сгодятся…

И Оболенский понял намерение матроса.

— Обязательно надо купить! — сказал он оживляясь. — Пойдемте!

Минуя стороной город, матросы пригнали бычков к пустынной тихой бухточке, заслоненной от любопытных глаз высокой скалой.

Вместо баркаса на этот раз у берега их поджидала шлюпка. Николай не знал, на что решиться: оставлять бычков на берегу до рассвета нельзя — могут заметить; переправлять на шлюпке, которая едва вмещает шесть человек, — опасно.

— Ваше благородие, — заметил затруднение лейтенанта Чайкин, — а бычков-то можно доставить.

— Как, на шлюпке?

— На шлюпке.