Олег Рясков - Слуга государев

— Уж, какой раз такое приключается! Федор-то, — солдат кивнул в сторону палатки с раненым гвардейцем, — единственный, кто выжил, да и то ничо толком не видел…

— А я говорю вам, этот черный всадник — дьявол!

— Да, и Яков-то из Семеновского… сказывал про него, мол нечисто там!

Вот уже несколько дней в лагере только и было разговоров, что о черном всаднике. Они будоражили людское воображение, и всаднику приписывали все новые и новые подвиги.

— Говорят, что ховался в тех местах беглый стрелец, ну после бунта ихнего. Но царевы людишки того стрельца выследили на болотах да там же, у его шалаша, и вздернули. Вечерело, и они значит решили заночевать тут же у костра. А до шалаша того токмо одна тропа и была по болоту-то. Выставили они одного в дозор да и спать улеглись значит, а на утро-то дозорный воротился. Смотрит, лежат они все с порезанными шеями, а повешенного нет. И лошадь одна пропала. С тех пор и ходют слухи, что мстит он за души стрелецкие.

— А лошадь его по болоту да по воде, как по земле, ходит… Послышались шаги. Солдаты оглянулись и увидели двух офицеров. Даже в ночной темноте они узнали светлейшего князя Александра Меншикова и Григория Воронова, кто был с самим царем с потешных полков. Офицеры подошли к палатке, где лежал раненый курьер. Григорий вздернул полог и, пропустив Меншикова, вошел следом за ним.

При виде высоких гостей раненый попытался приподняться, но те остановили его жестом. Григорий кивнул на солдата:

— Вот он, герой.

Меншиков склонился над курьером:

— Ну что, братец? Кто это был? Разглядел?

— Я толком не разобрал. Все случилось внезапно. Помню, как дерево поперек тропы повалилось, лошади заметались, да будто тень, какая, по кустам мелькнула. А перед этим только свист слышал! — испуганно перекрестился солдат.

— А что, товарищ твой? — поинтересовался Григорий.

— Так, у меня как лошадь понесла…я, ваш благородь, и видеть его, не видел, томко крик слышал. Кричал, страшно, аж жуть как…

— Эх, толку-то с него как с козла молока: «лошадь понесла», «не разобрал, ваше благородь»! — с досадой махнул рукой Александр и вышел из палатки.

Григорий лишь задумчиво протянул:

— Тень говоришь? Ну-ну!

Он еще немного постоял над раненным, осмысливая услышанное, и пошел догонять Меншикова, благо тот далеко не ушел, а стоял в задумчивости возле палатки. Увидев Воронова, он укутался в плащ, словно озноб пробрал:

— Неладно стало в этих краях, это уже третий разъезд! Ты ж родом отсюда? Места эти знаешь! Поезжай-ка ты туда, Гришка! Погляди, что к чему. Да и письма, курьерские может, сыщешь. Негоже им в чужих-то руках оказаться. Григорий посмотрел на темное небо, усыпанное звездами, и тихонько затянул:

— Эх, судьба моя, судьбинушка…

— Ты чего, Гриш?

— Да ты не волнуйся, Сашка, съезжу! Не впервой!.. Ночь- то, какая!!!

— Да, и еще… — Меншиков глянул у сидевших поодаль караульных у костра: Средь солдат поговаривают про какого-то черного всадника…

Гришка вопросительно вскинул брови, а Меншиков продолжал:

— Ну, дескать, появляется ниоткуда, исчезает в никуда…рыскает, мол, по окрестностям.

Гришка, ехидно глянув на князя не выдержав, захохотал. Меншиков укоризненно покачал головой:

— Ну чего ты ржешь?! Людишки Богу душу отдают!

— А ты, стало быть, веришь? — Гришка весело взглянул на Александра.

— Ты ж меня знаешь!

— Вот и я поверю, только, когда этого черта за хвост поймаю!

В нахальных глазах Воронова читались удаль и отвага. Он с усмешкой провел рукой по пшеничному усу и пошел к кострам. Меншиков на всякий случай перекрестился, и направился к своей палатке.

На Версальский дворец опускался вечер. Из экипажей, то и дело останавливающиеся у ограды выходили все новые разодетые гости. Когда возле железной решетки остановилась очередная роскошная карета, с гербом, на котором лев раздирал пасть змию, и из нее вышел человек в легком плаще и треуголке, многие из приехавших придворных зашептались — прибыл один из самых заметных придворных, кому благоволил сам король — шевалье Шарль де Брезе. Поприветствовав наблюдавших за ним придворных легким кивком, он направился к залитому огнями дворцу. Идущие навстречу дворяне, кланялись ему, провожая почтительными взглядами, что выдавало в нем человека не только знатного, но и пользовавшегося уважением. Правильные черты, его лица, очаровавшие придворных дам, сулили легкие победы над женскими сердцами, а аккуратно постриженные усы над тонкими губами придавали ему несколько лукавый вид. В свои неполные двадцать пять лет он стал завидным женихом — почти все родственники, включая отца и старшего брата, отбыли в мир иной, сделав его владельцем одного самого крупного во Франции состояния. Осиротев, Шарль обрел в короле единственного благодетеля. Людовик помнил заслуги старшего де Брезе, служившего ему верой и правдой еще со времен Фронды.