Мы идем через луг, я впереди, он сзади, я чувствую себя с ним на диво спокойно, хотя у него на поясе висит нож. Он говорит, что в усадьбе заперта лишь одна дверь.
— Ее дверь, а так можно ходить где угодно. У нас всюду есть лазутчики, и мы знаем, что сейчас на нас никто не собирается нападать. Скоро из похода вернется ее сын, викинг.
— Разве люди еще не встали? — удивляюсь я.
— Это только сегодня, — отвечает он. — Хочешь, давай обойдем усадьбу, и я покажу тебе всех, кого полезно узнать.
Я благодарю его. Мы стоим на лугу. Я знаю, он — мой друг, пока считает меня своим другом. И знаю также: если потребуется, он, не задумываясь, убьет человека. Хотя потом всю жизнь будет в этом раскаиваться.
Впереди меня он идет к конюшне.
Отступать поздно, я должен следовать за ним. У меня такое чувство, будто от его затылка к моей шее протянут шнурок.
— Меня зовут Хеминг, — говорит он, обернувшись, и улыбается.
И я благодарен ему за то, что он мне доверяет.
Я пришел сюда безоружным.
Хеминг шел по лугу, впереди меня, ступая так мягко, что я не слышал его шагов. Он толкнул дверь конюшни. Взвизгнули петли, и мы переступили порог. Конюшня была пуста. В летнее время лошади ночуют на пастбище. Но в одном стойле спал человек. Губы у него были срезаны так, что виднелись и нижние и верхние зубы.
Он был безобразен. Спутанные пряди волос падали ему на лицо и закрывали уши. Глаза были закрыты. Обнаженные плечи, кожаная юбка, тяжелое дыхание.
— Это Лодин, колдун, — тихо сказал Хеминг. — Чувствуешь, как пахнет у него изо рта?
Я наклонился и понюхал. От крепких обнаженных зубов исходило зловоние.
— Это он сам срезал себе губы, — сказал Хеминг. — А потом съел их, чтобы не потерять ни капли своей силы. Мне теперь всегда не по себе в его присутствии.
Говорят, что Один одаряет своей мудростью лишь того, кто принесет ему в жертву свои губы. Но тогда непонятно, зачем Лодин их проглотил. Или он отрезал их только затем, чтобы внушить всем нам страх и таким образом получить над нами власть? Умеет он колдовать или не умеет? По-моему, этого никто толком не знает. Даже он сам.
Мы стояли, склонившись над Лодином, в усадьбе по-прежнему не раздавалось ни звука, слышалось лишь тяжелое дыхание человека, спящего у наших ног. Вдруг он перевернулся на бок. Я уже хотел обратиться в бегство. Но рука Хеминга легла мне на плечо. Мы остались на месте. Лодин так и не проснулся. Вены у него на руках были как канаты. Наверно, он был очень силен.
— Мы начали следить за ним, — тихонько рассказывал Хеминг. — Он это заметил. Когда кто-нибудь, спрятавшись за угол дома, хотел посмотреть, куда он пойдет, Лодин, смеясь, вдруг оказывается у него за спиной. У нас вошло в привычку ходить бесшумно. Но он ходит еще тише, подойдет сзади и положит руку тебе на плечо. Однажды он показал нам, как горит его пот. Мы шли с поля, где жали хлеб. Все очень устали, день выдался жаркий. Вдруг Лодин собрал горстью пот со своего тела и швырнул его в воздух. Пот вспыхнул. Одному старику даже обожгло лицо.
А другой раз, ночью, я видел, как Лодин вошел в огненный столб и в этом пламени обошел вокруг всей усадьбы. Или мне это приснилось, а на самом деле он просто нес факел? Но пахло гарью. Я хотел побежать за ним и не решился. За ним шли какие-то тени. Их-то я испугался больше всего. Может, это он призвал их, может, он окружил нас, непокорных ему, кольцом колдунов? Утром — уж и не помню, как я в ту ночь оказался в постели, — я спросил себя, может, мне только померещилось, что он, объятый пламенем, ходил вокруг усадьбы.
Говорят, у него не было матери. Когда он срезал себе губы, один старик по имени Бьернар сказал:
— У Лодина не было матери.
Прежде никому не приходило в голову спросить, кто его мать. А теперь стали ходить слухи, что его зимней ночью подбросили сюда покойники, чтобы он с обрезанными губами, объятый пламенем охранял Усеберг.
Я знаю, что и она, там у себя, боится его. Однажды мы пировали, празднуя йоль [2]. Вдруг Лодин поднялся и взял в руки рог. У всех на глазах он подошел к ней. Улыбнулся своим изуродованным ртом. Поклонился и протянул ей рог.
Но она не осмелилась выпить из этого рога. Я и сейчас вижу ее старое, морщинистое лицо — она бесстрашна и жестока, и все-таки она не решилась. Мы все сидели вокруг. В пиршественном покое стало тихо-тихо. Между могущественной старухой и безгубым колдуном шла безмолвная борьба. Побежденной оказалась она.
Он засмеялся и стал пить. Осушив рог, он отшвырнул его в сторону и долго смеялся.
Читать дальше