Гарри Тертлдав - Верни мне мои легионы!

Военный трибун выпил еще вина и неожиданно кивнул.

— Ладно. Поезжай домой. Если мы не сможем задать взбучку паннонцам только потому, что нам не хватит одного командира из вспомогательной когорты, мы и не заслуживаем победы, клянусь Юпитером. Разберись с этой женщиной и возвращайся. Тебя уже сделали римским гражданином, но мы сделаем тебя настоящим римлянином.

«Он хочет, чтобы это прозвучало как комплимент», — напомнил себе Арминий.

А еще он напомнил себе, что получил желаемое разрешение, к тому же гораздо легче, чем ожидал. Минуций был прав: если бы германец услышал отказ, он бы просто дезертировал, а кому нужны такие осложнения?

Арминий поклонился, тряхнув золотисто-рыжей гривой.

— Безмерно благодарен, командир. Безмерно. Я перед тобой в долгу.

— Может, ты когда-нибудь вернешь этот долг. Если не мне, то Риму, — ответил Минуций.

— Возможно, так и будет, — согласился Арминий и поклонился еще раз. — Пожалуйста, извини меня, я больше не буду прерывать твой ужин.

Он повернулся и поспешно ушел, ощущая взгляд Минуция, буравящий ему спину.

— Ну? — спросил Кариомер, когда Арминий вернулся к палаткам союзных воинов.

— Все в порядке, — ответил Арминий. — Он меня отпустил: понял, что иначе я уеду без разрешения, и не захотел со мной ссориться. Бывает, легче наклониться туда, куда дует ветер.

Кариомер улыбнулся радостно и удивленно.

— Вот уж не думал, что все разрешится так просто.

— Я тоже не думал. Должно быть, кто-то из богов обратил на меня благосклонный взгляд. Стало быть, на Сегеста этот бог смотрит хмуро. А как же иначе, ведь Сегест нарушил слово! И это не сойдет ему с рук.

— Вот Туснельда обрадуется! Ты ей куда милей Тадраса, — заметил Кариомер. — Он ведь старик — ему не меньше сорока пяти.

— Обрадуется…

Арминий не питал любви к Туснельде. Он вообще считал любовь выдумкой римлян, с помощью которой те сплошь да рядом оправдывают супружескую неверность. Но он знал Туснельду с детства, она нравилась ему, и Арминию казалось, что он тоже нравится девушке. Сегест не имел права отнимать ее у него. Ни малейшего права.

Управляя Сирией, Вар постоянно ощущал, насколько это древняя страна. По сравнению с ней Италия, где имелись города, существовавшие не одно столетие, казалась юной. Направляясь на север, к рейнской границе, чтобы принять свою новую провинцию, Вар часто вспоминал об этом — и не знал, плакать или смеяться.

О, в Галлии тоже имелись города еще до римского завоевания, то есть места, где проживало много торгового и ремесленного люда. Но разве, с точки зрения цивилизованного человека, это были города? Что за города могут быть без театров, без цирков для гладиаторских боев и травли зверей, без стадионов, без общественных бань, без публичных судов, без площадей, обнесенных колоннадами с портиками? Не говоря уж о том, что здешние варвары тараторили на своем невразумительном, дикарском наречии, вместо того чтобы, как подобает культурным людям, говорить по-латыни или по-гречески.

Правда, более чем полувековое римское правление кое-что здесь изменило. Некоторые местные жители отказались от варварского обычая носить штаны и облачились в тоги. Там и сям среди бревенчатых хижин и оштукатуренных, крытых соломой мазанок можно было увидеть настоящее римское здание — каменное, с крышей. Однако пройдет еще много времени, прежде чем эта страна станет цивилизованной… Если вообще когда-нибудь станет.

В Ветере, на западном берегу Рейна, жило достаточно римлян, чтобы населить солидный город — там находилась штаб-квартира Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов. Но хотя легионеры поневоле были причастны к великому делу распространения влияния и культуры Рима, сами они отнюдь не являлись интересными собеседниками.

Вар привык к совсем иному обществу — к тому, где разговоры велись о государственных делах, о перипетиях семейной жизни Августа и его родни (к каковой благодаря браку с Клавдией Пульхрой принадлежал нынче и он сам), а также о секретах и похождениях представителей других самых влиятельных и видных семей Рима. Клавдия Пульхра сопровождала мужа в Сирию, но, конечно, была не настолько сумасбродной, чтобы похоронить себя в германской глуши.

В Ветере «светские беседы» вертелись вокруг перспектив на повышение честолюбивого военного трибуна или вокруг того, как галльская любовница префекта узнала о его германской любовнице. Сетования на виноторговцев, выдававших какую-то бурду за фалернское, звучали и здесь. Уровень был иным, но суть — той же самой; некоторые вещи оставались неизменными что в Риме, что в Ветере.