Бернард Корнуэлл - Стоунхендж

Хенгал появился первым. Он выбрался из своей хижины, одетый в большую мантию с капюшоном из медвежьей шкуры, и с видимым равнодушием прогуливался вокруг поселения. Он приветствовал Сабана, потрепав его по голове, потом обсудил с друидами проблемы замены одного из больших столбов святилища Лаханны, а потом присел на скамью около своей хижины и выслушал тревожные перечисления урона, нанесённого ночным дождём посевам пшеницы.

— Мы всегда сможем купить зерно, — объявил Хенгалл громким голосом, чтобы как можно больше людей могли услышать его. — Некоторые говорят, что ценности, спрятанные в моей хижине, должны быть использованы для покупки оружия, но они могут послужить нам лучше, если мы купим зерно. У нас есть свиньи для еды, а ветер не убил рыбу в реке. Мы не будем голодать!

Он распахнул накидку и похлопал по своему большому голому животу.

— Он не сморщится в этом году!

Люди засмеялись.

Галет прибыл с полудюжиной человек и присел на корточки около жилища своего брата. У всех в руках были копья, и Хенгал понял, что они пришли поддержать его. Но он не упомянул об ожидаемом противоборстве, а вместо этого спросил Галета, нашёл ли он достаточно большой дуб, чтобы поменять прогнивший столб в храме Лаханны.

— Мы нашли его, — ответил Галет. — Но не срубили.

— Не срубили?

— Было уже поздно, топоры затупились.

— Я слышал, что твоя женщина беременна? — усмехнулся Хенгалл.

Галет выглядел смущённо довольным. Его первая жена умерла годом ранее, оставив его с сыном на год младше Сабана, и он недавно взял новую женщину.

— Да, — признался он.

— По крайней мере, одно из твоих лезвий осталось острым, — произнёс Хенгалл, вызывая ещё больше смеха.

Смех внезапно стих, потому, что в этот момент из своей хижины появился Ленгар, и в это хмурое утро он сиял как солнце. Ралла, его мать и старшая жена Хенгалла, должно быть провела всю эту штормовую ночь, нанизывая мелкие золотые ромбики на жилы, чтобы её сын смог одеть их как ожерелье. Она пришила четыре крупных золотых пластины прямо на его безрукавку из оленьей кожи, которую он подпоясал рёмнем чужеземца и застегнул золотой пряжкой. Дюжина молодых воинов, все ближайшие соратники Ленгара по охоте, сопровождали его. А следом за этой вооружённой копьями группой следовала чумазая группа восхищённых детей, которые размахивали палками, изображая охотничье копьё в руке Ленгара.

Ленгар сначала проигнорировал отца. Вместо этого он прошествовал между хижинами, прошёл мимо двух святилищ, построенных внутри большого вала, прошёл около хижин гончаров и чанов дубильщиков в северной части селения. Его сопровождающие постукивали своими копьями, и всё больше и больше людей собиралось позади них, пока, в конце концов, Ленгар не вывел эту возбуждённую процессию на извилистую тропинку, петляющую между промокшими соломенными крышами невысоких округлых хижин. Только после того, как он дважды обошёл поселение, он повернул в сторону отца.

Хенгалл встал при приближении сына. Он позволил Ленгару насладиться собственным великолепием, и теперь встал, стянул со своих плеч мантию из медвежьей шкуры, и бросил ее мехом вниз на грязь под ногами. Он вытер влагу от тумана с лица концом своей большой бороды, затем подождал, чтобы все люди Рэттэррина смогли увидеть, как много на его оголённой груди синих татуировок означающих убитых врагов и умерщвлённых зверей. Он стоял молча, и ветер трепал его косматые волосы.

Ленгар остановился напротив отца. Он был таким же высоким, как отец, но не таким мускулистым. В поединке он, вероятно, оказался бы более подвижным, в то время как Хенгалл был сильнее и не выказывал страха перед поединком. Вместо этого он зевнул, затем кивнул своему старшему сыну.

— Ты принёс мне золото Чужака. Это хорошо, — он указал на медвежью шкуру, что лежала на земле между ними, и прорычал. — Положи всё сюда, сын мой.

Ленгар застыл. Большинство наблюдателей подумали, что он начнёт битву, так как его глаза засветились бешенством на грани безумия, но взгляд его отца был твёрдым, и Ленгар выбрал спор вместо скрещивания копий.

— Если человек находит рога оленя в лесу, — спросил он, — должен ли он отдать их своему отцу?

Ленгар говорил достаточно громко, чтобы его услышала вся толпа. Жители Рэттеррина столпились между близлежащими хижинами, оставив пространство для соперников, и некоторые выкрикнули своё согласие с Ленгаром.

— Если я нахожу мёд диких пчёл, — спросил Ленгар, ободрённый их поддержкой, — должен ли я терпеть укусы, а потом отдать этот мёд своему отцу?