Кристиан Жак: Дело Тутанхамона

Мужчина сорвал безвременник, сунул цветок в петлицу и пошел к подростку, который, заметив его, вскочил и самым неподобающим образом уставился на незнакомца. Тот медленно шагал по высокой траве, не боясь запачкать дорогие брюки, а подойдя к этюднику, как ястреб впился взглядом в акварельку.

– Недурно, – сказал он. – Ты ведь Говард Картер, если не ошибаюсь?

Парнишка не любил богачей: друг перед другом они расшаркивались, а теми, кто попроще, командовали, не стесняясь.

– Я вас не знаю. Вы не здешний!

– Увы, нас некому представить, кроме разве что кобылицы, а она явно занята, – улыбнулся незнакомец. – Поэтому просто скажу, что мое имя Перси Ньюберри! У нас с тобой есть общая знакомая. А теперь нарисуй мне, пожалуйста, утку!

– Это еще зачем?

– Наша общая знакомая, леди Амхерст, та дама, что живет в соседнем замке, сказала, что ты хорошо рисуешь. Она купила три твоих работы. Не спорю, эта кобыла удалась тебе, но вот утка…

Говард вспылил, схватил листок и за минуту сделал восхитительный набросок дикой утки.

– Да, леди Амхерст не ошиблась, – снова улыбнулся Ньюберри. – Хочешь рисовать для меня кошек, собак, гусей и прочую живность?

– Вы что же, собиратель?

– Я – профессор-египтолог Каирского университета. Он находится в Египте.

– Ух, как далеко!

– Да, очень! Зато Лондон ближе.

– А при чем тут Лондон?

– При том, что там находится Британский музей. Хочешь там побывать?

Говард знал, что это самый большой музей в мире! Отец рассказывал. Может быть, когда-нибудь там будет выставлена его работа!

– Так ведь у меня денег нет! Проезд, постой…

– Об этом не тревожься. Готов ли ты оставить отчий дом, деревню, скажем месяца на три?

Высоко в небе вились ласточки. Где-то на опушке стучал дятел. Оставить Норфолк, мать, отца, проститься с детством… Этюдник покачнулся и упал.

– Когда едем?

Несколько месяцев Говард сидел, не разгибаясь, за столом и рисовал иероглифы в виде зверей, людей, предметов, зданий, геометрических фигур и других знаков, составляющих священный для египтян язык. Сначала Говард рисовал, не задумываясь над смыслом, но само начертание величественных символов преображало его мысль и руку. Он старался аккуратно воспроизводить те образцы, которые давал ему профессор Ньюберри, и постепенно выучился писать, подобно древним египтянам.

Работал Говард в одиночестве, ни с кем в музее не сдружившись. Чопорных джентльменов он дичился. Ему было спокойно только в обществе иероглифов…

Лондон накрыла пелена дождя. Явившись в кабинет к профессору Ньюберри, Говард увидел на столе свои рисунки.

– Весьма тобой доволен, – заявил Ньюберри. – Хочешь стать самым юным членом фонда исследования Египта?

– А что мне придется делать? – недоверчиво спросил Говард.

– Сказать по правде, Говард, – усмехнулся Ньюберри, – ты самый неприветливый и дерзкий юноша, который мне когда-либо встречался!

– Что, это очень дурно?

– Жизнь покажет. А что касается частного исследовательского фонда, который будет счастлив видеть тебя в своих рядах, то его задача состоит в изучении искусства и культуры Древнего Египта.

Несмотря на твердое намерение казаться совершенно безразличным, Говард просиял:

– Значит, я буду снова рисовать иероглифы?!

– Боюсь, что нет.

Говард решил, что Ньюберри над ним насмехается.

– Я допустил какую-то ошибку? Вы что, хотите от меня избавиться?

– Горячность может повредить тебе, мой мальчик!

– Советы после, а сначала – правду!

Ньюберри заложил руки за спину, повернулся к окну и стал смотреть на улицу. Шел дождь.

– Говард, иероглиф «утка» означает «ядовитый». Один раз ущипнет, а потом всю жизнь будешь мучиться!

– Да я их тысячу готов нарисовать!

– Тебе придется всем для этого пожертвовать!

Говард не дрогнул.

– Я готов, профессор!

Ньюберри медленно повернулся к юноше.

– Вот вы и археолог, мистер Картер! Осталось только…

– Что же?

– Собрать вещи. Завтра мы с вами отправляемся в Египет!

Александрию Говард так и не увидел, ибо профессор Ньюберри спешил на каирский поезд. Ступив на египетскую землю, юноша внезапно почувствовал себя совершенно свободным. Семнадцать проведенных в Англии лет, родители – все осталось позади. Им овладел пьянящий восторг: он находился в стране с великой многовековой историей, а впереди была целая жизнь!

Говард волок чемоданы профессора, набитые ценным научным материалом, и едва успевал смотреть по сторонам. Во всяком случае, яркого, благоуханного Востока здесь и в помине не было. Только железнодорожные пути, телеграфные провода, почтамт и привокзальная толчея.