Лев Никулин: Дипломатическая тайна

Письмо дрожит в руках майора Герда, он тяжело опускает голову на руки, и на один миг перед его глазами всплывает Константинополь, комната в отеле, спущенные шторы, обнаженная женщина, и он чувствует холодные, острые грани четырехугольного голубого бриллианта, который больно впивается в грудь и оттискивается красным болезненным следом. Только теперь он чувствует эту боль и понимает ее.

Вечером в ресторане “Гранд-отель д’Ориан” он сидит в углу, за тропическими растениями, у эстрады музыкантов. Бутылка абсента, рюмка и сразу постаревший, желто-восковой человек.

По-прежнему играет неаполитанский оркестр. Отель переполнен европейскими туристами. Гюлистан и революция — для этого стоит перелететь океан и материк.

Великолепной развинченной походкой подходит Жак Маршан. Герд отвернулся. Он не хочет его видеть. Но Жак Маршан, чьи телеграммы занимали две недели подряд первую страницу “Экссельсиора”, не может отказать себе в удовольствии поразить новостью самое осведомленное лицо в Мирате. Он бросает трость, шляпу и перчатки и садится рядом…

— Приятная новость… Мадемуазель Люси Энно здесь.

Эффект превосходит ожидания. Майор вздрогнул, заметная перемена в лице…

— Здесь, в Мирате, в отеле… комната 26…

— В самом деле?…

Майор наливает еще рюмку абсента и пьет одним глотком.

Жак Маршан замечает, что он не особенно расположен к дружеской, легкой беседе. Он уходит, унося трость, шляпу и перчатки, несколько обиженный и любопытный.

Майор Герд допивает бутылку и поднимается в отель.

Комната 26.

Не стучась, он пробует открыть дверь. Длинная, узкая комната, законченная мавританским окном.

Над Миратом уже вечер, только на вершинах горных цепей желто-золотой закат.

С неаполитанской серенадой оркестра в ресторане переплетается маленький гулкий барабан туземного музыканта и захлебывающийся юношеский голос певца у водоема в караван-сарае.

Утром был первый теплый осенний ливень. Солнце высушило липкую белую грязь, первый вечер влажный и теплый, напоенный запахом тропической осени.

Комната как будто пуста.

Герд отступает назад и ищет дверную ручку, но перед тем как обернуться, он еще раз старается рассмотреть комнату Люси. И тогда он замечает в глубоком кресле у окна женскую фигуру, откинутую голову и вытянутые на коленях руки.

— Вы ждали меня?… Я знаю, что вы ждали меня.

Она молчит.

“Мухтарем, — поет юноша у водоема, — я принес твоему отцу двадцать индийских кальдар, Мухтарем…”

— Вы ждали меня. Такая женщина, как вы, должна была увидеть дело своих рук…

Он дрожит от ненависти и слабости. Опираясь рукой о стол, он опускается на круглый низкий стул.

“Я принес твоему отцу ружье которое стреляет подряд пять раз, Мухтарем…” — доносится издали.

— Вы довольны, мадемуазель Люси? Я жду… Можете посмеяться надо мной… Майор Герд — сорока трех лет, военная медаль, брат лорда Эшера…

Он охватывает руками голову и так застывает.

— Вы знали, что я не боюсь смерти. Вы знали, что нет ничего в мире, что могло бы смутить меня… Но вы метко ударили меня… Бесчестье!…

Он ищет платок и вытирает глаза. Здесь темно, и ему не стыдно слез.

— Вы убили меня, Люси!… Герд вчера и Герд сегодня — это два человека…

Он несколько успокаивается…

Маленький барабан грохочет, и певец, напрягая голос, звонко выкрикивает:

“И тогда я взял тебя на коня, я уколол ножом моего Карабаира, Мухтарем…”

Голос замирает на самой высокой ноте и умышленно срывается.

— За что вы мне мстите, Люси?…

Он встает:

— Почему вы молчите?…

Голос его стал глухим и беззвучным…

— Вы думаете, что майор Герд не посмеет к своему бесчестью и ссылке прибавить казнь?

Он приближается к ней с очевидным намерением броситься, как только она шевельнется. Но она продолжает сидеть неподвижно, и это его пугает.

— Почему вы молчите?…

Тишина… Барабан умолкает за окном.

Он наклоняется. Лунный луч дробится в хрустальном открытом флаконе на столе перед креслом Люси. Он хватает ее руку. Укалывает палец о что-то острое — игла шприца. Только теперь он замечает остывающую теплоту трупа.

Люси Энно нет…

1925 г.

НИКУЛИН Лев Вениаминович(1891–1967) родился в городе Житомире в семье известного театрального деятеля. После окончания среднего учебного заведения в 1910 году слушал лекции в Сорбонне.

С детства Лев Никулин дышал атмосферой искусства: ему посчастливилось встречаться с Комиссаржевской и Станиславским, Южиным и Садовской. Он пишет киносценарии для Веры Холодной, Мозжухина, Полонского, дружит с Марджановым-Марджанашвили. Однако как писатель Лев Никулин состоялся только после Октябрьской революции.