Стивен Робертс: Остров затонувших кораблей

Верный Дарби находился подле изголовья. Он также доживал свои последние часы, но ещё не ведал об этом.

— Дарби! Дарби — смотри! Ты видишь? — в ужасе вскричал Флинт, и глаза его выпучились. Он побагровел.

— Вижу что, хозяин?

— Там, в тени!

— Что именно в тени? Я ничего не вижу…

Дарби достойно выполнял свою роль. Что же, жажда жизни сильнее любой преданности. Оно и верно — зачем хранить верность тому, кто скоро отчаливает, если на причале остаются те, кто тебя сильнее?

— Ты не видишь? — захрипел Флинт. Теперь кровь отлила от его лица, оно побледнело. Седые усы обвисли.

— Капитан, у Вас горячка.

— Да нет… говорю… тебе… Дьявол пришёл за мной… не иначе… Священника, чёрт… приведи священника! — он тяжело дышал, и слова давались с трудом.

Перед смертью этот дьявол во плоти озаботился спасением души? Что ж, это как раз то, что нужно.

— Я уже послал за священником, хозяин. Он будет с минуты на минуту.

— Скорее!.. Разве ты не видишь? Он ждёт… он пришёл за мной!.. Прогоните его, прогоните… обратно… в ад!.. Где мой палаш?… Где мои силы?… Я не чувствую рук…

— Я с вами, господин.

— Ты со мной, Дарби?… Да толку только от тебя никогда не было… чем ты поможешь сейчас!.. Чёрт подери тебя… и того лекаря, что меня лечил! Вы что мне подсыпали?… Почему я так слаб?… Где мой корабль?… Где я?… мой «Морж»… — Флинт начинал заговариваться и путаться.

— Это лихорадка, мой господин. Желтый Джек пришёл к Вам.

— Джек?… Этот бродяга оборванец?… — старый пьяница уже терял понимание.

Нужно спешить, пришёл мой час.

Этот несложный спектакль нетрудно было разыграть. Пью, одетый в свои лохмотья, со страшными ранами на лице и ямами вместо глаз выглядел страшнее дьявола. Он сидел в углу, молча, страшный в своём молчании, как гость из преисподней. Каковым он, по сути, и являлся. Теперь предстояла самая сложная часть дьявольского плана — выудить со скряги и пьяницы нужные нам сведения раньше, чем он окочурится.

Накинув капюшон на голову, с требником в одной руке и распятием в другой, я вошёл в комнатёнку, откинув полог.

— Где умирающий? — спросил я, добавив хрипоты в свой голос.

— Умирающий?… Кто тут умирающий, муравьёв тебе в печень! — вскричал Флинт и вдруг закашлялся. — Дарби… кобелиный потрох… дай мне рому!!!

Я подождал, пока Дарби напоит больного. Ром как будто прочистил тому мозги, и он вновь взглянул более-менее осмысленно, подозрительно глядя на мне в лицо.

Сердце моё покрылось ледяной коркой. Казалось, капитан сейчас признает меня, и весь план полетит к чертям. Я отвернулся к Мак-Гроу:

— Оставьте нас, сын мой! — проговорил я, и указал ему на выход.

Флинт заругался, на чём свет стоит, и со своего шеста Родриго взволнованно вторил ему по испански, переходя на свист и цоканье. Слава небу, я остался неузнанным.

— Покайся, раб божий, и через покаяние обретёшь ты покой!

— К чертям покаяние, святоша!.. Ты прогони дьявола, что таится… в тени…

— Душа твоя черна, и спасение ты обретешь лишь в покаянии Богу…

Битый час я пытался разговорить бывшего капитана, выудить из него тайну. Подводил и так, и эдак, как ведёт рыбак крупную рыбу. Всё напрасно.

Пью надоело сидеть, он молча поднялся и встал у меня за спиной. Флинт вздрогнул. Испуг его был так велик, что стал он задыхаться, синея и багровея попеременно. Глаза его вылезали из орбит.

— Дьявол!.. Згинь!..

— Вижу, сын мой, страшную тайну, она гнетёт тебя. Тайна эта влечёт грех за собой, грех предательства. Покайся, облегчи душу, и Господь поможет тебе избавиться от влияния Сатаны.

Он закрыл глаза и отвернулся от страшного видения за моей спиной. Честно говоря, меня самого озноб пробирал, такой страх нагонял на меня Пью, стоявший за спиной. Я не мог обернуться, посмотреть, чтоб не выдать нас. И дыхание непредсказуемого слепого поднимало волосы на моём затылке. От слепого тянуло холодом.

Флинт был непреклонен.

— Меня не проведёшь, святоша!.. Ты хочешь узнать тайну?… Многих увела она… в могилу!.. — и он попытался рассмеяться, да только закашлялся.

— Сын мой, ты открываешься не мне, а Господу нашему. Лишь он может защитить тебя. Тайна исповеди священна, и останется в этих стенах.

Флинт замер, отвёл вытаращенные от страха и страданий глаза, посмотрел на огонь свечи. Желтое пламя вспыхнуло в его взгляде.