Бернард Корнуэлл - Бледный всадник

Мы держали щиты над головами, шлепая по рву, потом стали карабкаться вверх, но мокрый откос был таким скользким, что мы постоянно съезжали обратно, а на нас продолжали сыпаться датские копья. Кто-то подтолкнул меня сзади, и я взобрался на откос ползком, на коленях, со щитом над головой. Мою спину прикрывал щит Пирлига.

Я услышал над собой громкий шум и сперва принял его за раскат грома, но мой щит продолжал барабанить меня по шлему, и тогда я понял — это молотит датчанин, пытаясь пробить липовое дерево и вогнать мне в спину меч или топор. Я снова пополз, приподнял нижний край щита, увидел сапоги, нанес удар Вздохом Змея, попытался встать, но тут меня ударили по ноге, и я снова упал.

Стеапа ревел где-то рядом. В рот мне набилась грязь, дождь поливал нас, и я слышал стук клинков, втыкающихся в щиты. Я знал, что мы проиграли, но снова попробовал встать и опять нанес удар Вздохом Змея. Слева от меня Леофрик издал громкий вопль, и я увидел, как кровь заструилась по траве. Дождь немедленно ее смыл, еще один раскат грома грянул у нас над головами, и я соскользнул обратно в ров.

Там, где мы пытались взобраться на откос, весь склон был испещрен нашими следами, трава стала белой как мел. Мы потерпели полное поражение, и датчане вызывающе вопили — а потом еще один поток людей ринулся через ров, и клинки снова застучали о щиты.

Я во второй раз полез вверх, пытаясь врыться сапогами в меловую почву. Мой щит был поднят над головой, поэтому я не увидел, как датчане побежали вниз, мне навстречу, и узнал об этом только тогда, когда о мой щит ударился топор — так сильно, что дерево расщепилось. Другой топор нанес скользящий удар по моему шлему, и я упал на спину. Я потерял бы Вздох Змея, если бы не петля из волос Исеулт на запястье.

Стеапа ухитрился перехватить датское копье и стащить владельца этого копья туда, где полдюжины саксов в ярости наносили удары чем попало, превратив ров в водоворот, в котором смешались вода, кровь и клинки. Кто-то закричал нам, чтобы мы двигались вперед, и я увидел, что это Альфред: он приближался пешком, чтобы тоже пересечь ров. Я проревел своим людям, чтобы те защитили короля.

Мы с Пирлигом ухитрились встать перед Альфредом и остались рядом с ним, прикрывая его и в третий раз пытаясь вскарабкаться по грязному от крови откосу.

Пирлиг вопил на своем языке, я выкрикивал проклятия на датском, и каким-то образом мы взобрались до середины, удержавшись на ногах; кто-то, может быть Альфред, толкал меня сзади.

А дождь все лил, и мы промокли до костей. Раскат грома потряс небеса, я взмахнул Вздохом Змея, пытаясь отбросить датские щиты, потом взмахнул снова, и мою руку встряхнуло, когда клинок ударился об умбон щита.

Датчанин — сплошная борода и дикие глаза — ринулся на меня с копьем, а я рванулся ему навстречу с мечом в руке, выкрикивая имя Исеулт, попытался вскарабкаться выше, и тут копейщик-датчанин снова ударил копьем. Наконечник угодил в мой шлем спереди, моя голова мотнулась назад, а другой датчанин стукнул меня сбоку по голове, после чего все вокруг завертелось, словно я хлебнул лишку, и погрузилось во тьму.

Ноги мои заскользили, и я смутно осознал, что падаю в наполненный водой ров. Кто-то вытащил меня из воды и поволок к дальней стороне рва. Там я встал, но упал снова.

Король. Король. Его нужно было защищать, а он находился во рву, когда я в последний раз его видел, а ведь Альфред не воин. Он был храбрым, но не любил резни так, как ее любят настоящие воины.

Я снова попытался встать, и на этот раз мне это удалось, но кровь хлюпала в моем правом сапоге и перелилась через край, когда я перенес вес на эту ногу. Дно рва было устлано мертвыми и умирающими людьми, наполовину затопленными водой; живые бежали оттуда, и датчане над нами смеялись.

— Ко мне! — закричал я.

Нужно было сделать еще одно, последнее усилие.

Стеапа и Пирлиг оказались рядом, и Эадрик тоже был тут, а у меня кружилась голова, звенело в ушах и рука ослабела. Но мы должны были сделать это последнее усилие.

— Где король? — спросил я.

— Я вышвырнул его из рва, — ответил Пирлиг.

— Он в безопасности?

— Я сказал священникам, чтобы они его держали. Сказал, чтобы стукнули его, если он снова попытается туда пойти.

— Еще одна атака, — проговорил я.

Я не хотел атаковать. Я не хотел перебираться через тела во рву и пытаться взобраться на этот невозможный откос. Я знал, что это будет глупо, знал, что, скорее всего, погибну, если снова туда пойду, но мы были воинами, а воина нельзя сломить. Это вопрос его доброго имени и гордости. Это безумие боя.