Альфред Мейсон - Четыре пера

— Душное местечко Суакин, да, Сатч? — сказал генерал Фивершем.

— Ужасно душное. Я слышал про офицера, упавшего на параде в шесть часов утра из-за солнечного удара, хотя и был в тропическом шлеме. Да, город с удушающей жарой! Но я был рад там побывать, очень рад, — сказал он с чувством.

— Да, — оживленно сказал Фивершем, — горные козлы, а?

— Нет, — ответил Сатч. — Всех горных козлов на мили вокруг перестреляли английские гарнизоны.

— Нет? Чем же тогда заняться? Нечем?

— Да, нечем, Фивершем. Заняться нечем.

И оба снова углубились в чтение. Но вскоре лакей принес каждому пачку писем. Генерал Фивершем бросил быстрый взгляд на конверты, выбрал одно письмо и удовлетворенно хмыкнул. Он вынул очки из футляра и нацепил их на нос.

— Из Рамелтона? — спросил Сатч, бросая газету на террасу.

— Из Рамелтона, — ответил Фивершем. — Сначала я закурю сигару.

Он положил письмо на стоящий между ними садовый столик, вытащил из кармана портсигар, и несмотря на нетерпение лейтенанта Сатча начал обрезать и раскуривать сигару с предельной тщательностью. Старик стал эпикурейцем в этом отношении. Письмо из Рамелтона было роскошью, которой следовало насладиться с полным комфортом. Он удобно устроился в кресле, вытянул ноги и раскурил сигару, убедившись, что она хорошо скручена. Затем он снова взял письмо и открыл его.

— От него? — спросил Сатч.

— Нет, от неё.

— Вот как!

Генерал Фивершем читал письмо медленно, а лейтенант Сатч пытался не смотреть на него через столик. Когда генерал закончил, он вернулся к первой странице и начал перечитывать.

— Есть новости? — спросил Сатч небрежно.

— Они очень довольны домом после восстановления.

— Что-нибудь еще?

— Гарри завершил шестую главу своей книги про войну.

— Хорошо, — сказал Сатч. — Вот увидишь, он отлично справится. У него есть воображение, он знает местность и видел войну. Кроме того, он бывал на базарах и видел оборотную сторону.

— Да. Но мы с тобой не будем читать, Сатч, — сказал Фивершем. — Нет, не так. Ты можешь прочесть, потому что дашь мне сто очков вперед.

Фивершем вернулся к письму, и Сатч спросил:

— Что-нибудь еще?

— Да. Они приедут сюда через две недели.

— Хорошо, — сказал Сатч. — Я их дождусь.

Он прошелся по террасе и вернулся обратно. Фивершем сидел с письмом на коленях и хмурился с недоумением на лице.

— Знаешь, Сатч, я так и не понял, — сказал он. — А ты?

— Да, думаю, я понял.

Сатч не пытался объяснить. «Это даже хорошо, — подумал он, — что Фивершем никогда не поймет. Ибо он не мог понять, не упрекая себя».

— Ты встречал Дюрранса? — неожиданно спросил генерал.

— Да, я много раз видел Дюрранса. Он сейчас за границей.

Фивершем обернулся к другу.

— Когда ты отправился в Суакин, он приехал в Брод-плейс и мы с полчаса поговорили. Он был лучшим другом Гарри. Что ж, этого я тоже никогда не понимал. А ты?

— Да, я понял.

— Хм! — сказал генерал Фивершем.

Он не просил объяснить, а как обычно просто изгонял все непонятные вопросы из мыслей. Он не стал читать другие письма. Просто курил сигару, смотрел на летний пейзаж и слушал доносящиеся из полей звуки. Сатч прочитал свою почту, и лишь тогда Фивершем снова заговорил.

— Я вот что подумал, — сказал он. — Ты заметил дату, Сатч?

Сатч быстро поднял голову.

— Да, — сказал он, — ровно через неделю будет годовщина нашей атаки на редан и день рождения Гарри.

— Именно, — ответил Фивершем. — Почему бы нам опять не начать крымские ночи?

Сатч подскочил из кресла.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Как думаешь, мы сможем организовать застолье?

— Давай посмотрим, — сказал Фивершем, позвонил в колокольчик на столе и отправил слугу за списком офицерского состава армии.

Два ветерана, возможно последние, склонились над списком.

Но нужно сказать кое-что и о другом герое этой истории. В ту ночь, когда из Брод-плейс отправили приглашения и в доме больше не светилось ни одно окно, мужчина склонился над поручнями парохода, стоящего на якоре в Порт-Саиде, и слушал песню арабских кули [16] Кули – наёмные работники, батраки, которых европейцы XVIII — нач. XX веков перевозили в качестве дешевой рабочей силы из своих густонаселённых азиатских колоний в менее населённые американские и африканские владения. , таскавших вверх-вниз по сходням между баржами и бортом судна корзины с углем. Над водой расплывался шум городских улиц и доносился до его ушей. Он представил огни причалов на набережных, освещенные иллюминаторы и темные трубы вереницы стоящих на якоре кораблей. В сопровождении слуги он снова возвращался на Восток.