Ростислав Самбук: Сокровища «Третьего Рейха»

Документальную основу имеют в книге и главы, рассказывающие о продаже девушек в гаремы ближневосточных шейхов.

Швейцарский еженедельник «Швейцер иллюстрирте» писал, что белые женщины в гаремах шейхов и султанов являются своего рода символом могущества и знатности шейха, визитной карточкой его богатства. Тем более нет ничего удивительного в том, что многие шейхи готовы платить за белую девушку до 12 тысяч фунтов стерлингов. «Торговля живым товаром, — заключает еженедельник, — по–прежнему продолжается. И корни ее гнездятся как в легкомыслии, так и в нищете».

И совершенно правы авторы статьи в журнале «Молодой коммунист» Г.Еремин и И.Филатов (1967, № 1), уточняя, что корни этого бизнеса гнездятся в системе, которая дает возможность разным авантюристам творить свое грязное дело.

Подобные факты стали обычным явлением в мире социальной несправедливости, разнузданной пропаганды наживы и низменных инстинктов, разлагающих души молодого поколения.

Документальные данные положены и в основу второй и третьей частей романа, повествующих о розыске эсэсовских сокровищ, спрятанных в тайниках так называемой «Альпийской крепости» фюрера и хранящихся в сейфах швейцарских банков.

Никто не знает, сколько сокровищ из припрятанных эсэсовскими бандами найдены, какие суммы сняты с зашифрованных счетов. Нам известно только, что уже через шесть лет после войны эсэсовские организации были совершенно легальны в ФРГ. И кто, как не они, возглавил неонацистское движение в стране? Во главе этого движения стали бывший эсэсовский генерал из личного штаба Гиммлера Мейнберг, бывший статс–секретарь Геббельса Науманн, нацистский военный диктатор Берлина в июле 1944 года Ремер и другие. Вот что писал Науманн фашистским функционерам: «Давайте работать неустанно, день за днем. Объединимся теснее, чем когда–либо, создадим тайное общество из нескольких сотен людей, и мы будем представлять силу, стоящую пока на заднем плане, но которая в свое время совершенно открыто выступит за претворение в жизнь идеалов, проповедуемых нами. Мы хотим этого, и мы развили далее идеи национал–социализма». Трудно откровеннее и циничнее высказаться!

Борьба с рецидивами фашизма, о неофашизмом, с его преступной идеологией — дело всех честных людей мира. И автор надеется, что его книга найдет свое место в этой борьбе.

Кельнер принес еще одну бутылку виски, привычным движением откупорил ее и наполнил рюмку. Сделал он это ловко, с любезной улыбкой, и все же Грейту показалось, что кельнер взглянул на него осуждающе. Возможно, он имел на это основание: даже в таких кабаках редко встретишь человека, который в одиночку так быстро напивался. Но какое дело этому замызганному немчуре, кто, сколько и как пьет? Грейт хотел было разозлиться, но лишь двинул резко на край стола переполненную пепельницу. Пил и курил сигарету за сигаретой, бросая окурки прямо на стол.

Бар с громким названием «Веселый ад» был второразрядным. Раньше Грейт не позволил бы себе наведаться в такое сомнительное заведение, но сегодня оно вполне устраивало полковника: пусто, темно и тихо. Грейт выпил еще виски, захотелось воды, и он позвал кельнера, чтобы тот принес содовой.

Кельнер проскользнул между столиками бесшумно и плавно, словно выполнял урок фигурного катания на льду. Ловко подкатился к соседнему столику, поставил бутылки и тарелки с закусками, стал передвигать фужеры.

У Грейта пересохло в горле, он раздраженно смотрел, как возится кельнер; мог бы раньше принести ему сифон — минутное дело! — в порядочном ресторане никогда не заставили бы клиента ждать так долго. Впрочем, кельнер наверняка старался обслужить немца, белокурого розовощекого господина в шикарном светлом костюме…

Вонючие немецкие свиньи! Осмелился бы кто–нибудь из них так обойтись с американцем два–три года назад? А теперь даже президент Соединенных Штатов заигрывает с ними. Эта мысль окончательно разозлила Грейта, он стукнул кулаком по столу и закричал:

— Кельнер, содовой!

— Несу… — поклонился тот издалека, однако не бросился с сифоном к столику Грейта сразу, а улыбнулся белокурому немцу и что–то тихо сказал ему, очевидно, оскорбительное для Грейта, поскольку немец громко и нагло засмеялся.

Полковник вперил в него тяжелый взгляд, но розовощекий не смотрел в его сторону, что–то объяснял своей даме.

Немец почему–то сразу не понравился Грейту. Мягкие и правильные черты лица и почти детская розоватость щек могли только подкупать, однако как раз именно это и раздражало полковника. Он вдруг почувствовал, что начинает пьянеть. Хотел еще раз позвать кельнера, но тот уже изгибался между столиками, держа сифон в услужливо протянутых руках. Гнев Грейта сразу утих, он лишь проворчал что–то, подставляя стакан под тугую струю содовой.