Айрис Дюбуа - Сломанный клинок

После июльской жары снаружи, темные коридоры Лувра казались еще холоднее. Эхо шагов не умолкало под сводами, шедший позади стражник так топал, так позвякивал железом на каждом шагу, что мессиру Гийому казалось — за ним ведут коня. Да здесь и попахивало конюшней. Зато от сутаны монсеньора веяло восточными благовониями, фиолетовый шелк шуршал и струился, его преосвященство Ле Кок был щеголем. Чем пахнет от почтенного купеческого старшины и его спутников, членов магистрата, барон не улавливал, да и не стремился уловить. Простолюдин, надо полагать, соответственно и благоухает… даже если и разбогател попущением Божьим.

Гийом подавил вздох и неприязненно покосился на Марселя — тот шел не спеша, с хмурым лицом, упрямо выставив короткую черную бородку. Шел спокойно, как мог бы расхаживать по своим складам. Впрочем, не так уж он уверен в себе, если попросил, чтобы при свидании с дофином присутствовали епископ Лаонский и он сам, барон Пикиньи (ни тот ни другой приглашены не были — вызов касался лишь Марселя и нескольких эшевенов). [1] Échevin ( фр .) — советник магистрата, городского самоуправления в средневековой Франции.

Этьену, очевидно, захотелось лишний раз напомнить Карлу о единстве сословий, их сплоченности и единодушии. Как будто дофин не осведомлен об истинном положении вещей! Разумнее было бы не идти, но взыграла гордость — не хватало еще, чтобы эти торгаши заподозрили его в боязни бросить вызов престолонаследнику. Хотя чего тут бояться? Карл Валуа еще даже не объявлен регентом, пока он лишь дофин и герцог Нормандский. Всего-навсего! А представитель такого рода, как Пикиньи, мог явиться без приглашения и к самому королю.

Ибо род был древний, знатный, могущественный. Хотя теперь переживал упадок. В последнем поколении генеалогическое древо Пикиньи дало четыре мужских побега, из коих два явно не обещали украсить историю королевства Франции. Младший, Пьер, унаследовал небольшой феод в Аквитании [2] Аквитания (Гиень) — историческая область на юго-западе Франции, примыкающая к побережью Бискайского залива. В описываемое время принадлежала Англии. и таким образом оказался ленником [3] Ленник — лицо, находящееся в ленной зависимости. Плантагенетов; при дворе Черного принца так обангличанился, что имя свое переиначил в «Питер» и уже не стеснялся уснащать родную речь варварской саксонской божбой. Второй брат, Тибо, напротив, англичан не любил, так же как терпеть не мог и соотечественников. Прозванный Вепрем, он вел в своих нормандских владениях жизнь настолько дикую и беспутную, что соседи боялись его как чумы.

Гийом, третий брат, вырос книгочеем, подобно самому старшему. Но в отличие от Жана Гийом обзавелся еще и склонностью к политике, мнил себя большим ее знатоком. Жан, занимающий высокий, хотя и не на виду, пост в коронной администрации, общения с братьями избегал, встречаясь же изредка с Гийомом, кислым тоном выражал сдержанное удивление, каким образом тот выкрутился после очередной измены.

Тут и впрямь было чему дивиться. Мессир Гийом де Пикиньи, сьёр де Моранвиль, [4] Господин Моранвиля. смолоду не вылезал из интриг, и изменить было для него так же просто, как испить воды. Сохраняя верность одной стороне, он умел убедит!) противную, что на самом деле ревностно печется о ее благе; обычно ему это удавалось и, если не всегда приводило к желанной цели, во всяком случае давало приятное чувство превосходства над другими баронами, не столь искушенными в хитроумной политической игре.

А игра эта становилась все более запутанной и опасной. Прошлой осенью, когда в злополучной битве при Пуатье попал в плен добрый король Иоанн (успев незадолго до того обманом упрятать в темницу своего зятя Карла д’Эврё, короля Наваррского), мессиру Гийому пришлось сделать нелегкий выбор.

Как и многие, Пикиньи считал Наварру искусным правителем. Коварный и непомерно честолюбивый, недаром его прозвали Злым, Карл — внук Людовика Сварливого и правнук «Железного короля» Филиппа IV — открыто утверждал, что у него больше легитимных прав на верховную власть, нежели у этих бездарных отпрысков дома Валуа. «Будь моя мать мужчиной, — любил он повторять, — я, и никто другой, носил бы сейчас французскую корону».

Итак, надо было выбирать — Валуа или Эврё. Дофин был молод, неопытен, на скорое освобождение короля надеяться не приходилось; положение Наваррского дома представлялось более обнадеживающим. Карла Злого любили в Лангедоке, его поддерживало нормандское дворянство, за него горой стояли купцы и ремесленники доброго города Парижа во главе со своим старшиной Этьеном Марселем — немалая сила по нынешним диким временам, когда презренное золото оказывается крепче благородной стали. Благосклонно относился к Злому и Эдвард Плантагенет — обоим пришлось претерпеть великую обиду от пресловутого Салического закона.