Ричард Зимлер: Охота Полуночника

Он посмотрел вдаль.

— Я узнал о ней только потому, что однажды сеньора Беатрис принесла выстиранное белье нашему соседу и увидела меня. Она сильно испугалась и ушла, бледная, как будто увидела привидение. Bobo de merda, sem cabeceira, va-te-embora, va agora.

Это еще одни стишки, которые ассоциируются у меня с Даниэлем. Они означают: «Безмозглый тупица, дрянной шалопай, оставь меня, да прочь ступай».

— Как я позже узнал, я очень похож на ее умершую дочь.

Кончиком ножа он вырезал в палке два крошечных отверстия, затем сделал несколько кривых зарубок.

— Я незаметно следовал за сеньорой Беатрис до ее дома и стал приходить туда каждый день в одно и то же время. Она грустно смотрела на меня, а потом закрывала ставни.

Я повернул голову, чтобы получше разглядеть его творение, но он тут же спрятал его и пообещал побить меня, если я посмотрю еще раз.

— Джон, черт побери, у меня в голове одни опилки, потому что я рассказал своей матери о сеньоре Беатрис. Она теперь никогда не остается дома, я имею в виду маму. Я не видел ее целый год. В последний раз эта старая скотина крепко схватила меня, — глаза парня яростно сверкнули, — и ударила по лицу. Она заставляла меня просить прощения за то, что я родился на свет. Якобы усыновив меня, она поломала себе жизнь. Тогда я и узнал, что я — приемный сын.

Держа нож как перо, он сделал длинный круглый надрез от одного края фигурки к другому.

— Однажды сеньора Беатрис пришла к нам домой, где-то года два назад. Я пригласил ее войти, но она отказалась. Начала плакать прямо в дверях. Я хотел подойти к ней, но она остановила меня. Она сказала, что ей нужен парнишка, который будет собирать в стирку грязное белье и вещи и обещала платить мне.

— Что ты ответил?

— А сам-то ты как думаешь? Без этих денег я бы никогда не смог купить ножи. Именно так я приобрел все эти штуки, Джон. А около полугода назад я был у нее дома, она посадила меня за стол и угостила печеньем. Она показала мне маленькие рисунки, не больше моей ладони, на них было изображено лицо женщины. И я похож на эту женщину. Сеньора Беатрис сказала что именно из-за этого сходства она так испугалась, когда впервые увидала меня.

— Женщина на рисунках была твоей матерью?

Он кивнул.

— Ее звали Тереза. Сеньора Беатрис рассказала, что ее дочь отказалась от меня, потому что мужчина, от которого она родила, сбежал. Они не были женаты. Сеньора Беатрис явно была зла на мужчину за то, что он бросил ее дочь. По ее словам, он был торговцем одеждой из Лиссабона, соблазнил и обесчестил ее дочь, заманив шелковыми чулками и обещаниями. Она, разумеется, не сказала, что ребенком, который получился в результате, был я. Она думает, я до сих пор этого не знаю. Я никому ничего не рассказывал, кроме тебя, так что держи это в тайне.

— Но почему ты скрываешь от сеньоры Беатрис, что знаешь правду? Она же твоя бабушка.

— Если бы она хотела, чтобы я знал, — сердито ответил он, — она бы сама сообщила. Пусть сама скажет это. А до этого момента я буду молчать. И ты тоже! Слышишь меня?

— Никому и слова не скажу, — пообещал я, но его соображения были мне непонятны. Я уже знал, он был не по годам обидчив и обладал способностью к самопожертвованию.

Даниэль показал законченную фигурку. Это было лицо с вопросительным взглядом, открытым в ужасе ртом и распущенными волосами. Оно было похоже на морду испуганной кошки.

— Кто это может быть? — спросил я.

— Шотландский лорд собственной персоной. Это — ты.

— Я?! — Я протянул за фигуркой руку, но он размахнулся и бросил ее в озеро.

Я вскочил.

— Зачем ты сделал это? Я хотел оставить ее себе.

Он дерзко посмотрел на меня.

— Потому что я — злой. Безмозглый тупица, дрянной шалопай, оставь меня и прочь ступай!

— Ты мог хотя бы показать мне. Так ведь нечестно!

Даниэль скривился, словно я причинил ему боль. Когда я протянул ему руку, он резко отпрянул и воскликнул:

— Не трогай меня, я — гадкий!

Потом он перестал плакать, и я, пока он сидел на берегу, искупался в холодном озере. Даниэль расспросил меня о птичьем рынке, мимо которого мы проходили. Этот рынок был открыт по вторникам и субботам на Новой площади.

— Послушай, — сказал он, — давай сходим туда во вторник после обеда. Когда продавец, у которою больше всего птиц, пойдет домой, я отправлюсь за ним. И я хочу, чтобы ты взял краски и кисточки.

— Даниэль, что ты задумал? Мои родители уже предупреждали меня…

— Ради Бога, Джон, я еще не все продумал. Потерпи.

Я не успел сказать, что мои родители запрещали мне ходить на птичий рынок. Однажды, когда мне было четыре года, я упал в обморок при виде щегла в проволочной клетке размером с мужской кулак. Теперь, когда я стал постарше, они несомненно опасались, что я буду мстить и совершу какой-нибудь проступок, за который окажусь в тюрьме.