Сергей Нуртазин - Русский легион Царьграда

Мечеслав, сам того не замечая, поторапливал коня, стремясь поскорее достичь места, где появился на свет и откуда увозили его, раненого, уж, почитай, семнадцать годов назад. Вёдро согревало тело и душу, которая ликовала оттого, что скачет он по родной радимичской земле, а она ныне уже зовется Русью. Немало узнал он в Киеве о том, что творилось на Руси в его отсутствие. Поведали ему о крещении киевлян на Подоле в водах Почайны-реки, поведали и о том, что не все с радостью приняли веру новую, что плакали, когда кумиров их низвергали и боялись гнева богов старых, а некоторые, не признавшие веры новой, бежали. Бежал и Будила с несколькими волхвами в Новгород, да там начал смуту сеять против Христа и князя Владимира. И тогда порешили новгородцы во главе с верховным жрецом Богомилом и тысяцким Угоняем веры греческой не принимать и воеводе-посаднику Добрыне, коему князь повелел окрестить новгородцев, не подчиняться. И кричал Угоняй:

– Лучше нам помереть, нежели богов наших дать на поругание!

Разметали новгородцы мост на реке Волхов, засели на Софийской стороне, чтобы Добрыню с Путятой и дружины их не допустить в город. Начали бесчинствовать и творить непотребное. Разрушили церковь Преображения, хоромы Добрынины разорили, жену да родичей его смерти предали. Разгневался Добрыня и приказал тысяцкому Путяте переправиться ночью через Волхов. Высадился Путята с воями своими и давай рубить новгородцев. Завязалась меж ними сеча, а тут и Добрыня подоспел и велел предать огню избы. Убоялись новгородцы, что весь град выгорит, и покорились Добрыне, и зачинщиков выдали, средь которых и киевский купец Будила оказался. Молвили одни, что вои Путяты по приказу Добрыни его зарубили, другие же рекли, что, привязав каменья к ногам его, пустили Будилу в Волхов, вслед за идолами. И вроде бы перед тем молвил Добрыня Будиле: «Ты хотел своих богов, так ступай же за ними!» Вот так, видимо, наказал бог Будилу за смерть Рады. Правда, не стало через три года и самого славного боярина и богатыря Добрыни. Поведали Мечеславу и о том, как ходил Владимир князь на хорватов, как разбойный ярл Эйрик разорил и пожег Ладогу, как бились дружины княжеские против печенегов, разорителей земли Русской, как стояли Белгород и другие грады супротив них и как погиб в битве со степняками Ратша. Узнал Мечеслав и о недавней кончине в одном из монастырей Рогнеды-Гориславы, бывшей жены Владимира, которую Мечеслав видывал, еще будучи младым дружинником. Рассказали ему и о том, что стал князь Владимир после принятия новой веры благочестив, добр и хлебосолен, что воздвигаются храмы православные по всей Руси, меняется и обновляется жизнь на земле его.

Так, в раздумьях и воспоминаниях, незаметно подходил к завершению долгий путь, проделанный Мечеславом от Киева до родных радимичских лесов. Знакомые с детства места заставляли радостно биться сердце. Вот на взгорке показалась сосна, стоявшая ото всех особняком, словно изгой, и возвышавшаяся над остальными деревами. Будучи мальцом, часто забирался он на нее и, сев на одну из веток, гадал, что же там, далеко, за лесами и реками? И не чаял он тогда, что окажется гораздо дальше тех мест, что видел с ее вершины. Подъехав ближе, Мечеслав спешился, подошел к дереву, огладил ладонью шершавый ствол. Чуть постоял, вернулся к коню и, взяв его за повод, направился в чащу.

Капище стояло не тронутым, но и не ухоженным; частокол обветшал, подгнившие воротные столбы упали, но ведущая к нему тропинка хоть и едва заметная была, не звериная – людская. Внутри все заросло травой, обросшие мхом, почерневшие от времени истуканы с упреком поглядывали на Мечеслава, и только старый дуб, богатырь в три обхвата, коему доверял он, будучи отроком, свои мысли и чаяния, добродушно протянул к нему мощные ветки, напоминавшие руки бывалого воина. Мечеслав поклонился. Нет, не как божеству, как старому знакомцу, другу, как дереву, почитаемому его родом.

Чаща кончилась, Мечеслав посмотрел вперед. Тропа, огибая огромный величиной с медведя серый валун, делала поворот. Там, за поворотом когда-то стояло его родовое селище.

«Ныне от него и угольев, наверное, не осталось», – подумал Мечеслав.

Миновав поворот, он резко остановил коня. Перед ним, словно в сказке, стояло сельцо. На лугу, недалече от крайних изб, играли дети, между избами сновали занятые своими делами селяне. Мечеслав спрыгнул с коня, перекрестился, пошел неторопливым шагом, словно сдерживая себя, от чего – не знал. Войдя в село, он в окружении увязавшихся за ним детей направился к месту, где когда-то стояла изба, в которой он родился.