И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

Оглядевшись вокруг, Кольцов даже усомнился: в самом ли деле всего несколько минут назад, припав к пулемету, он отстреливался от наседавших бандитов, не во сне ли почудились ему события сегодняшнего дня?

Видимо, о том же думали и его спутники. Они сидели в тачанке, вслуши­ваясь в добрые, мирные звуки, и молчали.

– Сиротин, у вас не осталось еще махорки? – спросил полковник Львов.

– По такому случаю наскребу сколько-нибудь, – ответил Сиротин и пере­сел поближе к полковнику. Они оторвали еще по куску газеты, свернули ци­гарки, задымили, щурясь на солнце.

– Эх, жалко мне везучего подпоручика, – вздохнул Емельянов. – И капи­тана Ростовцева тоже.

– Подобрел ты, парень! – зло сверкнув глазами, обронил Сиротой, вне­запно построжевший.

– Однако, господа, надо что-то предпринимать, – сказал Дудицкий, взглянув на полковника Львова. – Надо выбираться к своим!

– Как вы себе это мыслите? – спросил полковник.

– Не знаю, – растерянно пожал тот плечами.

– Быть может, мы уже у своих, – сказал ротмистр Волин, он заметно ос­мелел. – Я так думаю, что наши за эти дни крепко продвинулись.

Сиротин и Емельянов хмуро вслушивались в эти разговоры, на них никто не обращал внимания.

– Надо подумать, как нам поступить с этими! – Поручик Дудицкий кивнул на Сиротина и Емельянова. – Если мы уже на своей территории, они автома­тически…

– А если нет? – раздраженно спросил Волин. – И потом неужели вашего благородства…

– При чем здесь благородство?! – почти выкрикнул Дудицкий. – Есть присяга!..

Сиротин и Емельянов почти одновременно спрыгнули с тачанки и, насто­рожившись, пошли рядом.

– Вот что, братва!.. Извините, господа, привычка! Скорее всего вы на нашей территории. Но это неважно! Мы с Гришей посоветовались и решили вас отпустить.

Львов весело улыбнулся, еще не успев привыкнуть к мысли, что они на свободе.

– В бою встретимся – по-другому поговорим… – продолжал Сиротин. – Имущество делить не будем, хоть нажили мы его и сообща. Нам, сдается мне, эта тачанка еще пригодится, пока доберетесь до своих. А вот ружьиш­ко одно мы прихватим. Хоть и без патронов оно, а вид дает, – по-свойски, расторопным говорком закончил он.

Еще какое-то время красные командиры шли рядом с тачанкой, потом свернули с дороги, направились к зарослям. Возле кустов остановились.

Сиротин махнул рукой, бросил:

– Прощайте, братва! Может, еще и свидимся!..

Если бы кто-нибудь из сидящих в тачанке посмотрел в это мгновение на Павла Кольцова, то увидел бы в его глазах тоску и растерянность. Сиротин и Емельянов до последней, до этой минуты оставались для Кольцова ниточ­кой, связывавшей его с тем, иным миром: миром его друзей, его жизни, его убеждений – Сиротин и Емельянов шагнули в кустарник. Закачались и засты­ли ветки. Затихли вдали шаги.

Все! Нить порвалась. Он остался один. Один отныне, среди врагов, с которыми предстояло ему теперь жить и с которыми предстояло бороться.

Пели в лесу птицы. В неподвижном воздухе висел белый пух одуванчиков.

– Сколько вместе пережили, – задумчиво сказал полковник Львов Волину,

– а вы их даже на свадьбу не пригласили.

– На какую еще свадьбу? – недоуменно спросил Волин.

– С крестьянкой!

Все дружно, весело засмеялись. Полковник взмахнул вожжами, и кони прибавили шагу.

Мирон Осадчий тем временем возвращался после погони в хутор. Ехал напрямик, через лес. Колоколом гудела разбитая голова. Ветки хлестали по лицу, однако он не обращал на это внимания. На дорогу не выезжал – мало ли что взбредет в голову этим белогвардейским офицерам, будь они трижды неладны. Ясно, что по лесу на тачанке далеко не уедут.

Ехал Мирон шагом, давая коню остыть. Время от времени он машинально стирал шапкой мыльный пот, который хлопьями вскипал на крупе и боках ло­шади. На душе у Мирона было тяжело, муторно. Батька Ангел убит. Кто ста­нет на его место? Некому. И выходило так, что надо ему, Мирону, собирать свои нехитрые пожитки и отправляться до дому, в Киев, на Куреневку. Там переждать лихую годину, обмозговать, что к чему. А потом уже или к белым примкнуть, если они в этой войне верх возьмут, а может, и к красным по­даться, если будет им удача.

– Мирон!.. – слабо окликнул голос сзади, и Мирон испуганно натянул повод коня, обернулся. Возле дерева лежал Павло. – Мирон! Подмогни!.. – снова позвал Павло страдальческим голосом.

Мирон направил к Павло коня, остановился возле него, но не спешился.

– Куда тебя? – спросил он.