Луи Буссенар: Первые эполеты

Приблизительно так выглядел я в собственных глазах, когда направлялся к конюшням полка.

Согласно традиции, первый караульный, отдающий честь новоиспеченному офицеру, получает от него денежное вознаграждение. Следуя этому правилу, я положил в карман пять франков.

Часовой, привыкший меня видеть в форме старшего сержанта, не заметив в ней никаких изменений, улыбнулся, но остался стоять, опираясь на ружье, хотя, как и другие, должен был знать о присвоении мне нового звания. Этим замешательством воспользовался дежурный по конюшне. Схватив метлу и имитируя ружье, он сделал несколько четких шагов вперед и отдал мне честь.

— Молодец! — воскликнул я со смехом. — Не потерял головы. За это держи на «чай».

— Спасибо, мой лейтенант, — сказал солдат, радостно отправляя в карман монетку, которая в его воображении тотчас же превратилась в шеренгу больших и маленьких стаканов со спиртным.

Зазвучал сигнал трубачей: «По коням!» Драгунский полк вступил на плац и выстроился по взводам со своими командирами во главе. Единственный без командира был мой взвод. Я держался позади всех, неподвижный и прямой в седле, как конная статуя.

Примерно в шестидесяти метрах от линии построения стал полковник со штабом. Слева от него находился аджюдан, выполняющий роль адъютанта полка. Мне подали знак занять место справа от командира полка.

Зазвучала команда:

— Смир-но-о! Шашки вон! Трубачи! Сигнал!

— Аджюданы, унтер-офицеры, капралы, драгуны и трубачи! — прокричал полковник. — Представляю вам нового командира, младшего лейтенанта господина Арно. Отныне вы обязаны выполнять все, что он от вас потребует в интересах отличного несения службы и в рамках военного устава.

Вновь зазвучал сигнал трубачей об окончании церемонии представления. Сердце отчаянно стучало, в ушах звенело. Я с трудом подавил волнение, когда полковник, закончив торжественную речь, поприветствовал меня и заключил в братские объятия.

— Лейтенант, — сказал он, — принимай командование взводом.

Зазвучала музыка. Конная колонна драгун возвращалась к месту дислокации полка.

На пороге офицерской столовой меня остановил капитан, отличный солдат и прекрасной души человек. Он сказал:

— Дорогой лейтенант, надеюсь, фанфары славы не помешают вам подумать о более прозаических вещах. Например, о деньгах. Денежный ордер уже выписан. Остается лишь пойти к казначею.

— Мой капитан, — отвечал я, — от денег я, разумеется, не откажусь. Более того, постараюсь получить их как можно скорее.

— Вот и прекрасно. А теперь, дорогой лейтенант, пойдемте позавтракаем. Как у вас с аппетитом? Процедура представления взволновала меня, я стал, кажется, на пятнадцать лет моложе и готов поработать челюстями за четверых.

Мы вошли в большой зал, где за общим столом сидели офицеры полка. Обычно в гарнизонах капитаны обедают отдельно от лейтенантов и унтер-офицеров. Но в полевых условиях все питаются за одним столом, сдавая в общий котел паек и внося плату соответственно званию.

Полковник, на своем обычном месте во главе стола, усадил меня рядом с собой. Я с трудом глотал пищу. Изменение в судьбе, столь неожиданно и стремительно вырвавшее меня из привычной жизни, будоражило и лишало покоя.

Теперь я смог осознать то восхитительное чувство единой братской семьи, которое объединяет всех офицеров французской армии. Сегодня они открыли мне свои души, сердца и… кошельки.

Какой замечательный пример для карьеристов всех мастей, добивающихся успеха в жизни, только пожирая друг друга — для артистов, снедаемых чувством зависти к своим собратьям, писателей, обожающих поносить друг друга, а более всех — для политиков, погрязших во всех мыслимых и немыслимых пороках. Самые низменные чувства, злые помыслы — вот что объединяет их. Будучи злобными посредственностями, они вынуждены сплачиваться, чтобы помешать продвижению молодых, тех, чей талант очевиден.

У офицеров — все по-другому. Здесь один за всех, и все за одного. Чувство товарищеской солидарности превыше всего. Ты сохраняешь его на всю жизнь и передаешь своим потомкам.

Но, как ни странно, если кто-то из членов этой семьи окажет снисхождение поступку, осуждаемому кодексом чести, воинская солидарность обяжет его. Она заставляет идти на жертвы и отдавать долги. Если же офицер совершает преступление, в тюрьму ему пересылают пистолет.

Такой, господа, была французская армия в ту пору, когда я имел честь служить в ней. Такой я нашел ее в годину опасности, смертельной опасности для нашей родины, такой она, не сомневаюсь, останется навсегда.