Генрих Эрлих - Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта

С самого краю сидел Толстяк Бебе. Звали его Бенедикт Бехтольсгейм, отсюда и прозвище Бебе. Когда он появился в томашовском лагере, он был вылитый монах–бенедиктинец — кругленький, розовощекий, с блаженной улыбкой на лице и влажным взглядом, как будто постоянно навеселе. С тех пор он сильно спал телом и лицом, а взгляд стал сух и цепок от непреходящего чувства голода, даже после ужина. Но в каждой компании должен быть свой Толстяк, так что эту роль закрепили за Бебе.

Попал Толстяк Бебе в испытательный батальон за целый букет тягчайших преступлений: он был католик, пацифист и пытался уклониться от воинской службы, укрывшись в монастыре. Пацифистом немцу быть запрещено указом фюрера, а традиционный вклад в монастырь, сделанный семьей Бехтольсгейм, квалифицировали как взятку, это добавило еще один пункт в обвинение.

Что сохранил Толстяк Бебе с гражданских времен, так это доброту и всегдашнюю готовность помочь, даже, точнее, услужить. Он для того и сидел с краю, чтобы держать всех в поле зрения, а ну как кому–нибудь что–нибудь понадобится. Делал он это совершенно искренно, и только злые или недалекие люди говорили, что так он искупал свою вину. Был у Толстяка Бебе маленький недостаток: он очень любил шоколад и воровал его у товарищей. В отделении, где он был поначалу, его за это нещадно били, но вот он попал к ним, а истинные друзья снисходительны к маленьким недостаткам. Они просто подальше прятали шоколад, чтобы не искушать слабого человека.

Вот и вся их компания — он, Юрген Вольф, и двенадцать его друзей. Из которых шестеро молодых парней и шестеро людей поживших, шестеро военных и шестеро штатских, шестеро рвущихся пройти испытание и шестеро мечтающих просто выжить. И он, Юрген Вольф, склоняющий чашу весов то в одну, то в другую сторону.

Пока он так размышлял, на лужайке появился еще один персонаж — Фридрих Гиллебранд. Этот не из их компании, он — их ротный командир.

Юрген возненавидел его с первого взгляда, даже сильнее, чем майора Фрике. Лейтенант Фридрих Гиллебранд появился в Томашове почти одновременно с Юргеном вместе с еще несколькими свежеиспеченными лейтенантами. Инкубаторные цыплята, так окрестил их Макс Зальм. Инкубатором была «Напола» — Национально–политическое воспитательное учреждение, элитарное учебное заведение Третьего рейха, где упор делался на практическую подготовку к несению военной и партийной службы. И как инкубаторные цыплята, они были почти неотличимы друг от друга. Поджарые, тренированные, языкастые, с фанатичным блеском в глазах. Не курили, не пили, по девочкам–мальчикам не ходили — страшные типы! С майора Фрике какой спрос, классический меднолобый вояка, пережиток прошлого, а эти были продуктом нового времени, бездушными нацистскими марионетками или, в духе времени, машинами.

Что особенно доставало Юргена, так это показные доброжелательность и демократичность Гиллебранда. Видно, их так в «Наполе» научили: быть ближе к народу, в данном случае к рядовым, вот так вот непринужденно сесть в круг солдат, рассмешить их непритязательным анекдотом из специального сборника, с искренним видом поинтересоваться здоровьем родителей, спросить, нет ли каких жалоб по службе, и под видом легкого трепа втюхать очередную порцию нацистской пропаганды. И вот ведь гады — нещадно гоняя новобранцев на полигоне, они и себе не давали спуску, и окопы полного профиля рыли, как маленькие экскаваторы, и в лужи плюхались по собственной команде, как нарочно выбирая самые глубокие. Пример, значит, во всем показывали.

Гиллебранд был хуже всех. Их ведь направили инструкторами в лагерь вроде как на практику после окончания «Наполы», а этот вдруг подал рапорт с просьбой направить его на фронт вместе с подготовленным им взводом.

— Тонкий ход, — разъяснил этот неожиданный порыв фон Клеффель, — отличится на фронте, получит ускоренное производство в следующий чин и какую–нибудь награду за храбрость, будет боевой офицер с хорошей фамилией и дипломом «Наполы», такому прямая дорога в Генеральный штаб. О, этот мальчик далеко пойдет!

Пока что предсказание фон Клеффеля сбывалось. После взятия высоты Гиллебранд был произведен в обер–лейтенанты, получил Железный крест и занял место убитого командира их роты. Майор Фрике уже ревниво посматривал в сторону рьяного выдвиженца, ведь его собственное представление на долгожданный чин гуляло где–то в высших сферах, как бы не заблудилось.

В присутствии начальства все разговоры смолкли. Обер–лейтенант отнюдь не был обескуражен этим, даже рад, потому что мог без предварительной подготовки привлечь всеобщее внимание к своей дежурной патриотической речи. Что–то там о необходимости не расслабляться из–за временного затишья, крепить бдительность и готовиться, морально и физически, к летнему наступлению и новым подвигам во славу фюрера и Третьего рейха. Юрген не вслушивался. Дождавшись окончания очередного трескучего пассажа, он громко сказал: