Михаил Шевердин - Набат. Книга первая - Паутина

— Тсс, — шептал, сидя в тряской арбе, старый ткач, — лежите тихо!

Солнце всходило, когда арба подкатила к Каршинским воротам. Солдаты охраны, сидя в нишах, дремали. Привратник, гремя тяжелыми засовами, как раз раздвигал тяжелые, из толстых, обитых железом досок створки. В открывшиеся ворота сразу же снаружи хлынула, галдя, нетерпеливая толпа дехкан с корзинами, полными персиков, глиняными кувшинами с молоком, мисками катыка. Напирая на пешеходов, тесня всех с воплями «пошт, пошт!», въехали ишакчи, сидя на огромных снопах клевера, из-под которых виднелись только копытца ослов. Люди ругались, ишаки орали, верблюды стонали. Привратника затерло, арба протиснулась в бурлящем водовороте людей, животных и выехала на дорогу. Бойко стучали копыта по камням, гремели колеса. Бухара осталась позади.

Отец Дильаром с облегчением вздохнул. Кто его знает, привратника. Очень уж он подозрительно поглядывал на арбу. Не иначе у него на руках имелся приказ самого мухтасиба — блюстителя нравственности — не увозить красавицу из Бухары. У страха глаза велики.

Эмир хорошо был известен бухарцам как исчадие разврата, готовый на всякую подлость ради нежного тела. Такое было время!

Но в одном ошибался отец Дильаром. У привратника имелся приказ, но не о Дильаром, а относительно его самого. Приказывалось разыскать старого золототкача и доставить к порогу арка. Что? Почему? В таких приказах не писалось. Об этом ткач узнал уже в Афганистане со слов бежавших туда от гнева эмира друзей и товарищей.

Скрипели колеса, унося Дильаром все дальше и дальше от любимого Рустама. Отчаяние охватило девушку. Она молила отца вернуться. Но старик оставался непреклонным. На одной из остановок Дильаром решила бежать в Бухару, села тайком на лошадь и уехала. Она заблудилась, чуть не погибла. Когда Юнус привел ее к колодцу, отец и мать так обрадовались, что даже не ругали ее, но с тех пор не спускали с нее глаз. Через несколько дней беглецы оказались на берегу широкой Аму-Дарьи в селении Керкичи. Здесь неожиданно появился Иргаш. Дильаром услышала его голос и, забыв всю свою не приязнь к нему, кинулась из арбы. В простоте душевной она решила: раз здесь Иргаш, значит, тут же и Рустам. Сердце рвалось к любимому. Но мать успела удержать ее. Сквозь щелку Дильаром видела лицо Иргаша. Она расслышала только слова: «Рустам схвачен… казнен!» — и потеряла сознание. Она не помнит уже, как переправились они в каюке на ту сторону реки, как уехали в Афганистан.

Дильаром была простая, крепкая девушка, воспитанная у простого дымного очага и проведшая детство и юность в домашней работе. С двенадцати лет она уже сидела в глубокой выемке в полу мастерской за ткацким станком, помогая отцу. Но именно потому, что жизнь не баловала ее, она имела горячее сердце и мечтательный ум. Весь смысл жизни у нее заключался в любви к Рустаму, все мечты ее устремлялись к Рустаму, весь мир для нее существовал только в Рустаме, в его взгляде, в его голосе, в его нежной, целомудренной ласке.

Она заболела, и болела долго, пока родители ее скитались из города в город, из селения в селение. Только смутно Дильаром помнила лишения и несчастья, постигшие ее семью. Умерли где-то в Балхе братишки. В Мазар-и-Шерифе похоронили ее сестренку, так заботливо ухаживавшую за ней. Вскоре умерла и мать. Отец, согбенный годами, ударами судьбы и болезнями, совсем ослабел. Целыми днями он сидел у холодного очага, шевеля губами, перечитывая вслух рукописный томик своего любимого поэта и мудреца Баба-Тахира-Лура.

И смутно, точно в тумане, до сознания больной еще в то время Дильаром доходили слова, так созвучные ее беспорядочно мечущимся мыслям:

«Если бы рука моя достала до небесного свода, я спросил бы у него, почему бывает одно и почему другое? Почему одному ты даешь сотни различных благ, а другому ячменный хлеб, орошенный собственной кровью?..»

И слезы ручейками стекали по щекам Дильаром на жесткую рваную подушку. Она сжимала свои маленькие кулачки, грозила ими небу. Она царапала свою нежную грудь и выкрикивала словно в бреду:

— Где Рустам, боже? Нет в тебе справедливости! Злой, несправедливый, жестокий, страшный.

И еще вспоминала Дильаром назойливо горящий взгляд, преследовавший ее днем и ночью в бреду, в жару. Взгляд жадных глаз Иргаша.

Одно время он исчез, но когда Дильаром стало лучше, он снова появился. Он держался совсем как родственник, сидел у их очага, не спускал с нее взгляда. Когда совсем одряхлевший ткач дал ей понять, что Иргаш желает стать ее мужем, она закричала, забилась в припадке.