Дон Колдсмит - Путь конкистадора

«Великий Боже, как раскалывается голова! Я должен разыскать отряд, — печально думал Хуан, — но я слишком болен, чтобы пускаться в путь».

Он жестоко расплачивался за те усилия, которые потребовались для убийства бизона. Испанец едва не обессилел раньше, чем добрался до стоянки дикарей. Даже сейчас каждый удар сердца болезненно отдавался в голове. И ему необходимо что-то более практичное, чем чепрак. Погода на удивление хороша, но в любой момент мог пойти дождь. Молодой человек понимал, насколько небезопасно его положение, но был слишком утомлен и слишком болен, чтобы что-нибудь предпринять. Он с несчастным видом завернулся в чепрак и ближе подсел к огню.

Когда время караула подошло к концу, Койот направился к своему жилищу. Большая Нога сонно отодвинула край бизоньей шкуры, приглашая его в постель. Он снял с себя оружие, ноговицы, набедренную повязку и развесил все на колышках. С облегчением скользнув в теплые мягкие шкуры, он прижался к жене.

Взаимоотношения Койота с этой женщиной были уникальны. Он знал, что многие воины считают женщин просто полезным приспособлением. Он же каким-то образом, наверное благодаря свой мудрой матери, узнал, что женщина — это нечто гораздо большее. Разумная спутница, с которой можно делиться своими мыслями.

— Я узнал кое-что еще о Снимающем Голову, о боге, — начал он, теснее прижимаясь к теплому телу жены. — Он играет в гляделки, так же как и другие люди.

— В гляделки? — ахнула она. — Ты был так близко от него? Ты должен быть осторожнее, муж мой!

— Ничего страшного! — Койот беззаботно пожал плечами. — Он всего лишь человек, как и я. И я узнал еще одно. Шерсть покрывает не все его тело, как у черного медведя.

— Откуда ты узнал?

— Я наблюдал. Он снял часть своей одежды, чтобы облегчиться. И, — Койот выдержал паузу для пущего эффекта, — его зад такой же голый и сияющий, как и мой. Почти как твой, женщина! — Он указал на ее бедра и игриво шлепнул жену по названной части тела.

Большая Нога тихонько засмеялась и прильнула к нему, с готовностью отвечая на его игривые ласки.

Гарсия не отправился на поиски отряда ни на следующий день, ни через день. Несчастный, он лежал у огня, лишь изредка поднимаясь. Гул в голове превращался в рев урагана, когда он вставал. Один раз, когда Хуан немного прошелся в поисках дров, он понял, что перетрудился. Голова закружилась, он упал на четвереньки, и его стошнило.

«Сколько еще, — подумал он, — будет продолжаться подобное? До конца дней? Который, кстати, не заставит себя ждать, если не произойдет ничего, что исправит положение».

У Хуана кончилось мясо, а он не был готов к новой охоте на бизонов.

Воины, которым было поручено присматривать за ним, теперь появлялись по двое и по одному. Они потеряли страх. У Гарсии сложилось впечатление, что теперь они просто ждут, когда можно будет сообщить о его смерти.

«Будьте вы прокляты, — подумал он, — я не доставлю вам такого удовольствия!»

На следующее утро Хуан Гарсия чувствовал себя немного лучше, ему удалось заехать достаточно далеко в прерию, чтобы найти тощую старую корову. Он едва держался в седле, когда убивал ее, но сумел отрезать кусок мяса, и его при этом не стошнило. Не успел Хуан отъехать от туши, как на нее снова, словно саранча, накинулись женщины, обдирая до костей.

«Боже мой, — понял он, — они используют тушу полностью».

Молодой человек вернулся обратно в свой лагерь рядом со стоянкой дикарей. Точнее, серая кобыла вернулась. Гарсия был в полуобморочном состоянии, уставший, больной, в голове пульсировало. Он без сил опустился на землю у своего маленького костра и провалился в беспокойную дремоту.

Хуан очнулся от сна, в котором палач сжимал ему голову адской машиной. С каждым поворотом винта новая волна боли разливалась между висками. Вздрогнув, он вернулся в действительность и увидел, что шелудивый пес пытается стащить с таким трудом добытое мясо. От удара концом копья пес удрал, поджав хвост.

Подбрасывая дрова в костер, Гарсия понял, что ветер переменился. В воздухе явственно ощущался холодок, на севере собирались огромные тучи с белыми вершинами. Дождь, которого он так опасался, кажется, приближался. Испанец успел приготовить большую часть мяса до того, как стемнело и над прерией заморосил дождь.

«Матерь Божья, — думал Хуан, стуча зубами, — почему же я не снял шкуру с бизона? По крайней мере, я бы не мок».

Гарсия уже забыл, что был слишком слаб. Чепрак промок, даже костер мог погаснуть. Хуан подбросил несколько веток в огонь, и костер снова разгорелся. Гарсия задремал.