Владимир Короткевич - Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды

Кавалькада помчала галопом. Из-за кучи навоза показалась голова четырёхлетней девочки.

— Что он тебе дал?

— Две буханки хлеба, дочка. Чистого хлеба.

— А хлеб вкусный?

— Вкусный.

Девочка зачарованно глядела вслед охоте:

— Краси-и-вые.

— Понятно, красивые. Это же не мы, мужики. Покровителю перед Паном Богом нужно быть красивым. Иначе его Пан Бог и во дворец к Себе не пустит.

Кавалькада снова вырвалась в поля, оставив за собой хаты, похожие на кучи навоза, и готический изящный костёлик, подобный друзе горного хрусталя. Кони пошли медленным шагом.

— То же, что и двадцать лет назад, когда я покинул эту землю, — тихо сказал Лотр. — Только тогда здесь было куда богаче. Богатая ведь земля.

Комар, нахмурив тяжёлые брови, глядел Лотру в лицо: испытывает, что ли? Но это лицо, улыбчивое, белое и румяное, благородное, казалось бы, на самый поверхностный взгляд, было просто доброжелательным и красивым.

— Дело веры требует жертв, — уклончиво заметил епископ.

— Известно.

— И особенно, если учесть, как тяжело болен этот край схизмой.

— Бросьте. Вон та схизма, митрополит Болванович, скачет за нами. Неплохой человек.

— У этого неплохого человека отобрали за последнее время две церкви. Вот так. И не потому, что он плохой, а потому, что это — чужое влияние на земли, ещё не ставшие нашими.

— Вы разбираетесь, пан Комар... Кстати, спасибо вам за вашу бывшую пасомую. — Он откинул голову назад, будто показывая затылком на женщину, сидящую за его спиной. Усмехнулся: — Таким образом, вы для меня, по сути, то же, что для мирян тесть.

— Ну, если можно представить себе тестя, который... — грубое, резкое лицо Комара искривилось в лёгкой усмешке.

Женщина глядела на него с ожиданием и укором.

— А ведь красивая? — спросил Комар.

— Красивая. Ни в Италии, нигде я не видел таких.

Женщина была вправду красива. Безмерные чёрные глаза, длинные, как стрелы, ресницы, маленький вишнёвый ротик, снежной белизны и нежности кожа лица и детских рук. Гибкая, как змея, с высокими небольшими грудями, она, хоть и было ей неудобно, сидела грациозно, гибко, мягко придерживаясь ручкой за плечо Лотра.

— Так вот и старайся, — приказал ей Комар. — Служи своему новому пану, как и надлежит служить такому высокому гостю.

— Если можно считать гостем человека, приехавшего на год и более, — вставил Лотр.

— Мы гостеприимство не днями измеряем.

— Знаю. Сам здешний.

— Ну вот. И потому, девка, служи без нареканий и глупостей. Слышишь, Марина?

Румянец появился на лице женщины. А потом надежда, с которой она глядела на епископа, угасла. Ушла теплота, глаза сухо поблескивали.

— Вот только грустная что-то, — мягко промолвил Лотр.

— Погрустит и бросит. Она привязчивая, пан. Преданная. И на любовь охочая.

Говорили они так, словно её вовсе и не было с ними.

— А если будет кислым лицом настроение вам портить — накажите, — сказал Комар.

— Не премину воспользоваться советом, — улыбнулся кардинал. — Вот только вернёмся домой.

Женщина даже не вздохнула. Только опустила голову и отвернула её прочь от епископа. С той стороны не ехал никто, а если бы ехал, то заметил бы в женских глазах отчаяние оскорблённой гордости и отринутой привязанности, бессильный гнев и сухую ненависть.

— Кстати, — проговорил Лотр. — Позовите мне этого... доминиканца... Как же его?

— Флориан Босяцкий. Монах-капеллан костёла псов Пана Бога.

— Вот-вот...

— Собираетесь вернуться с ним?

— Зачем? Не можем же мы лишить нашего общества и приятной беседы отца Болвановича и этого... с ним... пана Цыкмуна Жабу. Он войт [18]города?

— Войт.

— И, кажется, не отличается талантом собеседника?

— Он и умом не отличается.

— Ну вот. Пока будем говорить, подбросьте им своего... Кстати, девка надёжная?

— Можете свободно говорить обо всём. Сам убедился. Впрочем, ей известно, что бывает за болтовню. А о важном можно и по латыни.

— С Богом, пан Комар.

Епископ поскакал к остальным всадникам, далеко отставшим от них. Лотр повернул голову к женщине.

— Как тебя?..

— Марина Кривиц.

В женских глазах уже не было отчаяния и гнева. Одно обречённое, почти спокойное смирение. Лотр и повернулся только потому, что она, словно поняв, что ничего не сможет сделать, крепче обняла его плечо.

— Ты не бойся, девушка. Тебе со мной будет хорошо.

— Мне со всеми было хорошо.

— И с ним?

— И с ним. С последним.

— Ну-ну... Не с первым и не с последним.

— Мне надоело это, ваше преосвященство.