Андрей Орлов: Харбинский экспресс

Левка подумал было сунуть ей в нос мандат — из тех, что поосновательней, — но не стал. Вместо того выпучил глаза и крикнул с порога:

— Ильича застрелили!..

Далее произошло ожидаемое: барышня взвизгнула — и тут же улетела с места. Только каблучки простучали по лесенке.

Левка схватил трубку, крутанул ручку. У Дзержинского имелся особенный номер, который никто, кроме Левки, не знал. Во всяком случае, так говорил председатель ЧК. В экстренных случаях звонить следовало именно по нему.

Теперь случай настал — экстренней не бывает.

…Спустя пару минут Левка Шерер вернул трубку назад на рычаг. Медленно провел тыльной стороной ладони по лбу. Оказывается, он взмок, несмотря на погоду. Да к черту ее, погоду! Дело завертывалось такое, что только успевай поворачиваться.

Главная неожиданность: Дзержинского в Москве не было. Это Левка выяснил, сделав второй звонок — в секретариат ВЧК. А на первый звонок ему не ответили. Ну, оно и понятно.

Спрашивается, что теперь делать? Телеграфировать в Петроград? Таких инструкций ему не давали. Но и сидеть сложа руки тоже нельзя.

Оставалось одно: лететь теперь к Ильичу на квартиру и там продолжать наблюдение. На первый взгляд, задание почти невозможное — после стрельбы чужака и на пушечный выстрел не пустят. Но Левка знал, что как раз теперь-то и будет самая неразбериха. В которой, как известно, легче всего затеряться. К тому же за эти месяцы он всем намозолил глаза: показывал бумаги, входил в разговоры и вообще всячески демонстрировал, что он здесь человек не случайный. Правда, бумаги были разные, так что у людей Владимира Ильича не имелось общего представления, кто есть из себя Лева Шерер и чем, собственно, занимается. Да только между собой они сию тему определенно не обсуждали (без того хватало забот). Поэтому Левка не сомневался, что сумеет беспрепятственно пройти на квартиру. Ну, если уж только очень не повезет… Что вряд ли, потому что Левка Шерер был человеком везучим.

Лететь-то лететь, да только что он там станет делать? Ведь председатель Совнаркома теперь, скорее всего…

Однако додумывать эту мысль до конца Левка не стал. И без того на душе гадко. Потому что каждому дураку ясно: без Ильича власти их очень скоро будет конец. Ни Янкель Свердлов (как бы ни кичился и сколько б должностей ни хапал!), ни сам Феликс (да и прочие товарищи) ничегошеньки сделать не смогут.

«Вот и все…» — бормотал про себя Левка, катясь вниз от конторы.

Он кинулся к проходной, выскочил на улицу. Тут очень кстати подвернулся открытый автомобиль — с шофэром и седоком с портфелем. Левка завопил, замахал руками. Сунул ошалевшему шофэру в личность мандат и мигом ссадил пассажира. Тот так ничего и не понял — остался стоять, разинув рот и прижимая к животу свой тучный портфель. А Левка в сизых бензиновых клубах покатил вниз по Серпуховской.

Подъезжая к квартире, думал застать совершенную тризну. Стон и скрежет зубовный, как сказал кто-то из буржуазных поэтов. Оказалось — ничего подобного. Народ здесь толпился сосредоточенный, мрачный, однако же никаких слез вовсе не наблюдалось.

Соскочив с подножки мотора, Левка крикнул стоявшему возле подъезда караульному: «Жив?..» — и, не дожидаясь ответа, проскочил мимо. Как он и думал, его не остановили.

Левка и сам не мог разобраться, за кого ж его тут принимали. Но в кратчайшее время сделался нужен всем: бегал с бланками телеграмм, готовил строчки для первого бюллетеня и даже с черного хода таскал на кухню припасы — потому что народу в квартире собралось немало, и время от времени многие сюда выходили перекусить.

Кстати, и доктора тоже. Даже — в первую очередь.

Левка это мигом усвоил и потому устроился в малой прихожей: хоть и не видно тех, кто на кухне собирался, зато слышно все отменнейшим образом.

Главное заключалось вот в чем: Ильич до сих пор жив!

Ночью все очень переживали, полагали — вот-вот умрет. Левка слышал, как доктора переговаривались между собой. Сыпали на латыни (ничего понять невозможно), однако трое говорили по-человечески. Двоих из них Левка знал прежде: фамилия одного Обух, другого Винокуров. Третий был неизвестным. Впрочем, неважно.

И все, конечно, жутко серьезны. Оно и понятно: ведь лечить им предстояло заведомого покойника. Тут не зарадуешься.

«Два слепых ранения, — говорил Обух коллегам, покуривая у форточки. — Одно — в левое плечо, раздроблена кость. Пуля в теле, гематома огромнейшая. Вторая того хуже. Вошла под левой лопаткой, проникновение в полость груди. Думаю, левое легкое поражено. Несомненно, и кровоизлияние в плевру имеется. Пуля остановилась в шее, над правой ключицей…»