Роже Нимье - Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Внезапно всадник в черном выскочил из вражеских рядов и поскакал прямо на него. Ла Ферте хотел скрестить с всадником свое оружие, но черный всадник уклонился в последний момент от удара, вышибив у него из рук шпагу.

Ла Ферте выхватил пистолет и выстрелил.

Не успел еще рассеяться дым, как он почувствовал, что чья-то железная рука отделяет его от лошади, швыряет на землю, и он ощутил холод клинка на горле.

— Сдавайтесь, господин де Ла Ферте, — произнес на чистом французском языке всадник.

Ла Ферте помотал головой в ответ.

— Приказываю сдаться во имя Франции, сударь, она нуждаетя в таких солдатах, как вы.

Подавленный властным тоном победителя, предполагая, что это один из его соотечественников, которые с такой пользой служили в рядах испанцев, Ла Ферте сдался. Внезапно порыв ветра приподнял поля шляпы, и лицо черного всадника открылось.

— Господин шевалье д'Эрб… — воскликнул Ла Ферте. Все те же железные пальцы сжали ему руку:

— Господин Ла Ферте… Ваша жизнь за мою тайну. Разбуженный запахом пороха, который безотказно

действует на обоняние воина, маршал Пелиссон откинул в это мгновение полог своей палатки. Пуля тотчас пронзила его правую руку.

Но если знаменитый астронавт своевременно позаботился о том, чтоб в его обозе состояли Нога № I и Нога № 2, то он не подумал о Руке № 1 и № 2.

И это лишило его возможности отдать один из тех спасительных приказов, которые неизменно роились в изобилии в его голове, например, поджог леса, построение ежом, замыкание бреши, охват с фланга, просачивание в ряды противника или еще что-нибудь столь же полезное.

Не мог он также и продиктовать свою волю писарю, так как, всецело подчиняясь уже известному нам режиму, был не в состоянии обрести дар речи.

Этот двойной чисто механический сбой знаменитого ловца побед оказал неблагоприятное действие на подчиненные ему войска.

События на правом фланге в эту минуту были неизвестны, и поэтому все действия юного герцога Энгиенского рассматривались скорее в качестве забавных трюков, в то время как решение главного вопроса зависело, как полагали, полностью от маршала Пелиссара. И когда из двух рук у него осталась всего одна, на лицах офицеров изобразилось отчаянье.

Все они посчитали сражение проигранным и предложили отступление.

И лишь достойный Сиро, чью решимость нам доводилось наблюдать двумя днями ранее, воспротивился предложению.

Клоду де Летуфу, барону де Сиро было в ту пору тридцать семь лет. Он уже сражался под началом Морица де Нассау, Валленштейна и Густава-Адольфа — суровая школа, возглавленная отборными вождями своего времени.

Сиро желал продолжать сражение, но оказалось, что он без поддержки. К счастью, он заметил д'Артаньяна.

Если встретиться с д'Артаньяном в Лувре было приятно, то видеть его на поле битвы было наслаждением.

Д'Артаньян сделал многозначительный знак глазами.

Сиро возгласил:

— Господа, сражение еще не проиграно, никто еще не видел в деле Сиро и его товарищей.

Строго говоря, Сиро не состоял при левом крыле войска, теснимого в это мгновение. Он командовал резервом, пост чрезвычайной важности, доверяемый лишь беспроигрышному бойцу, непреклонному в защите, беспощадному в нападении.

Дон Франсиско де Мельос готов уже был справить победу, когда он наткнулся на неожиданную преграду: на фразу, оброненную Сиро, на взгляд д'Артаньяна.

Д'Артаньян, опустивший сперва ресницы, поднял затем шпагу, которая превратилась во вращающийся круг.

Перед ним тотчас рухнули наземь трое испанцев, пронзенные насквозь с тем неповторимым изяществом, которое было свойственно одному только д' Артаньяну.

Однако возник четвертый, держа по пистолету в каждой руке.

Грянули два выстрела в упор. Но одна из пуль застряла в рукаве нашего героя, вторая же угодила в мертвеца, который был заблаговременно выдвинут д'Артаньяном в качестве прикрытия.

Д'Артаньян улыбнулся. Без должности, без поручения, без короля — потому что Людовик XIII только что умер, — он мог, наконец, вволю развлечься в рядах дрогнувшей армии. Бессонные ночи, марши, стояние на карауле — все миновало. Его существование превратилось в жизнь богатого бедняка, который торгует своими ранами, не завышая при этом цену. Бескорыстием д'Артаньян был обязан Мари. Это она возвратила ему юность, жонглирующую жизнью и смертью, подбрасывающую их в воздух, как игральные кости.

Меж тем Франсиско де Мельос понял, на что он натолкнулся. Он произвел жест, означающий приказ.