Ганс Лихт - Сексуальная жизнь в Древней Греции

«Распропогибни тот, что женился первым, и вторым, и третьим, и четвертым, и последним».

В трагедии поэта Каркина (фрагм. 3, Nauck) были такие слова: «О Зевс, к чему бранить женщин? Вполне достаточно произнести само слово женщина».

Эти отрывки можно было бы дополнить другими, но если бы мы задались целью собрать все тексты, в которых греческие авторы — более ли, менее остроумно — обращают свое внимание на «слабый» пол, ими одними можно было бы заполнить увесистый том. У трагиков, особенно у Еврипида, мы встретим сотни нападок на женский пол, которые могут быть собраны под эпиграфом: «Похоронить женщину лучше, чем жениться на ней».

Чтобы не утомлять читателя долее, мы ограничимся небольшой подборкой примеров из комедии. Конечно, отнюдь не случайным совпадением является тот примечательный факт, что самый ранний фрагмент Древней Аттической Комедии, дошедший до нашего времени, содержит нападки на женщин. Сусарион Мегарский, в первой половине шестого века до нашей эры пересадивший комедию на почву аттического дема Икария, с комическим пафосом перечисляет перед зрителями, какие несчастья приносит женщина. Однако избежать этого зла очень трудно, и он приходит к поразительному выводу: «Жениться и не жениться — одинаково плохо» (CAP, р.З, Kock). Из Аристофана (Lysistr., 368, 1014, 1018) могут быть приведены такие строки:

«Теперь я вижу, Еврипид — мудрейший из поэтов. Ведь он про женщину сказал, что твари нет бесстыдней... Зверя нет сильнее женщин ни на море, ни в лесу. И огонь не так ужасен, и не так бесстыдна рысь... Вот и видно! Потому-то и воюешь ты со мной? А ведь мы с тобой могли бы в нерушимой дружбе жить... Вечно женщин ненавидеть обещаю и клянусь!» [перевод А. Пиотровского]

В пьесах Аристофана женщины нередко и сами признаются в собственной низменности. Процитируем особенно характерный отрывок из «Женщин на празднике Фесмофории» (383 сл.):

Не из тщеславия, богинями клянусь,

Пред вами, женщины, я эту речь держу.

Страдаю я давно за женщин всей душой,

Страдаю оттого, что с грязью нас смешал

Отродье овощной торговки, Еврипид.

Всегда и всячески он унижает нас.

Нет гадости такой, которую бы он

На нас не взваливал. Где хоры есть, поэт

И публика, везде на нас клевещет он,

Что и развратны-то, и похотливы мы,

Изменницы, болтуньи мы и пьяницы,

И вздор несем, что мы — несчастие мужей.

И вот, вернулся муж — в театре побывал, —

Сейчас исподтишка осматривает все,

Не спрятан ли куда возлюбленный у нас.

Бывало, что хотим, все делать мы могли,

Теперь уже нельзя: предубедил мужей,

Презренный, против нас. Плетет жена венок, —

Мужчина думает: «Наверно, влюблена».

В домашних хлопотах вдруг выронит сосуд, —

Сейчас готов упрек: «Ты что посуду бьешь?

Наверно, вспомнила коринфского дружка!»

Хворает девушка — сейчас же скажет брат:

«Не нравится совсем мне цвет лица сестры!»

Но дальше! Женщина бездетная не прочь

Дитя чужое взять, сказать, что родила, —

Так не удастся: муж из спальни ни на шаг!

На девочках женились раньше старики,

Но он нас замарал настолько, что они

Не женятся уже, ссылаясь на слова:

«Над престарелым мужем властвует жена».

Благодаря ему покоев женских дверь

Закрыта на запор; поставлена печать,

Болты приделаны, а сверх того еще

На страх любовникам молосских держат псов. И это мы простим. Но вспомним же, как мы Хозяйничали здесь: свободно было нам

Таскать из кладовой вино, муку и жир...

Не та уже пора: муж носит все ключи,

А сделаны они куда как мудрено!

[перевод Н. Корнилова]

Несомненно, само собой напрашивается возражение, что все эти отрывки ничего или почти ничего не доказывают в отношении греческих представлений о браке и о женщинах вообще, поскольку по большей части взяты они из комедии, которая, как прекрасно известно, выводит на сцену не настоящую жизнь, а ее гротескно искривленное отражение. Все это так; однако комедия не создает совершенно новых мнений, а лишь пародирует и гиперболизирует то, что лежит под рукой, и поэтому вполне может рассматриваться как зеркало эпохи; кроме того, следует заметить, что такие нападки на брак и женский пол встречаются отнюдь не только у комедиографов, но красной нитью проходят сквозь всю литературу. К сожалению, соображения экономии места побуждают нас

ограничить свой выбор определенным слоем литературы; однако уже тогда, когда художественной комедии еще не существовало, раздавались голоса, которые отказывались допустить, что в женском характере заложены какие-либо добрые качества. Уже в первой четверти седьмого века до нашей эры Семонид Аморгосский (PLG, ii, 446) дал выход эгим чувствам в большом лирическом стихотворении, дошедшем до наших дней, выражая и обосновывая свою убежденность в физиологической и нравственной неполноценности женщин с поразительной ясностью и открытостью. Поэт утверждает, что девять женщин из десяти совершенно ни на что не годны, и пытается объяснить это явление их происхождением. Женщина-грязнуля происходит от свиньи, женщина до крайности хитрая — от лисы, любопытная — от собаки, тупица, которая не знает ничего, кроме еды, — из бессмысленной земли; капризная и непостоянная подобна вечно беспокойному морю, на которое невозможно положиться; ленивица, должно быть, имеет своим прародителем осла, а злопамятная — кошку; та, что питает страсть к нарядам и украшениям, что всегда находится в поисках чего-нибудь новомодного, выводится Семонидом из лошади, а последняя — уродина — из обезьяны.