Александр Красницкий: Гроза Византии

— Ты…

Наконец!… — прошептал он. — Знаешь ли, я — христианин!

— Знаю, княже, и радуюсь за тебя.

— А за себя? — наклонясь к ней, тихо спросил Аскольд.

— И за себя также, — вся зардевшись, отвечала молодая девушка.

Князь привлек ее к себе — она не сопротивлялась.

Снова Аскольд переживал счастливое время любви…

Это было уже не то бурно чувство, полное неисчислимых мук, только мимолетных проблесков счастья, которое переживал он в Киеве, нет, это была кроткая, все умиротворяющая, все смягчающая любовь, тихая, покойная, постоянная…

Аскольд чувствовал, что он не только любит, но и любим… Ирина, по присущей славянкам скромности, не выказывала ему прямо своих чувств, но по ее взглядам, по тону голоса Аскольд видел, что чувства его разделены, что его сердцу отвечает другое сердце, и другая жизнь полна только им одним… А, между тем, если бы он не был так поглощен своей любовью, то наверное заметил бы, как это заметил Дир, что их пребывание в столице Византии обратилось в какой-то плен…

Правда, оба князя и их приближенные были на свободе, но, увы, это была свобода птицы в клетке. В клетке птичка порхает, находит себе корм, но выйти за ее пределы для нее невозможно…

Также было с киевскими князьями.

Пока они были в Константинополе, им ни одного раза не удалось побыть среди своих. Не однажды собирались они в свое становище, но Василий Македонянин под разными предлогами отговаривал их или, лучше сказать, удерживал.

И князья оставались.

А, между тем, остатки дружины уже пришли в себя, опомнились от перенесенного потрясения, число их несколько увеличилось собравшимися с разных сторон товарищами, случайно спасшимися от гибели.

Вместе с этим, пришедшие в себя после погрома варяги почувствовали свою силу.

Почувствовали и заволновались…

— Чего это наших князей держат? — кричали в становище.

— В гости позвали, а назад не отпускают!…

— Мы без князей все равно что без головы — не знаем, уходить нам или здесь оставаться.

— Здесь — так, пожалуй, с голоду вспухнешь!

— Так пойдем на Днепр — там хлеба вволю.

— Как пойдем? А князья-то?

— А чего они там сидят?

— Да, может, их не пускают?

— Тогда пойдем и вызволим! Вернемся без князей — нам позор во веки веков будет!

— Вызволим, вызволим!

— И в Византии позабавимся, душеньку отведем!…

Раздалось бряцание оружия, крики становились все громче и громче, струги приводились в порядок.

В Константинополе испугались снова не на шутку.

Все сведения из становища доходили туда немедленно, и, как ни мало было варягов, нападение их могло наделать множество бед, даже в том случае, если бы сами обитатели Константинополя истребили всех этих полудикарей.

— Чего вы медлите? — говорил Фотий. — Мы добились своего: эти вожди славянского рода приняли крещение, ну, и пусть идут обратно к себе! Отдайте старшему в жены эту девочку, вразумив ее предварительно в том, что она должна заставить весь народ креститься… Отпустите скорее их.

— А Изок?

— Что он?

— Он не желает принимать Христовой веры…

— И те варяги, которые в становище, тоже продолжают веровать своему Перуну, — что же из этого? Ну, удержите этого юношу заложником…

Совет патриарха, особенно ввиду происходившего в варяжском становище, был принят, как спасительный.

Василию Македонянину пришлось вести новые переговоры с киевскими князьями.

Он повел дело, как всегда, весьма тонко, заботясь только о выгодах своего отечества, но обставляя это так, что эти своекорыстные заботы всегда казались чрезвычайно выгодными для противной договаривающейся стороны.

— Князья мои дорогие, — говорил он Аскольду и Диру, когда первый, по его мнению, был достаточно уже истомлен неопределенностью своих отношений к страстно любимой им Ирине, — князья дорогие! Вот познали вы веру Христову, что вы думаете делать теперь?

— В Киев бы! — с тоскою ответил Дир.

— Я думаю то же! Вы теперь счастливцы — христиане, зачем же оставлять народ ваш во мраке невежества… Вы должны поделиться с ним своим счастьем… И его просветить великим светом христианского учения!

— Отпустите нас, и мы пойдем, — снова заговорил Дир.

— Я без Ирины не пойду! — мрачно вымолвил Аскольд.

— Без Ирины! Кто тебе сказал, князь? Но, прежде чем говорить об Ирине, мы поговорим о деле. Ты сам видел величие Византии, сам дивился ему, видел, что не только земные, но и небесные силы защищают ее. Думаешь ли ты бороться с ней и теперь, сам став христианином? Неужели ты решишься идти на этот город как враг, вести с собой полчища варваров, чтобы разорить этот город и воспользоваться его жалкими богатствами, которых и без того у тебя много? Я думаю — нет! А если другие варвары осмелятся пойти с такими же целями, или просто граду св. Константина понадобятся воины храбрые, готовые защитить его, разве ты не дашь нам своих? Этим ты только прославишь свое имя… А если твои соплеменники с Ильменя вздумают пойти на нас войной, разве ты не преградишь им путь, не ляжешь сам на поле брани, спасая св. Город? Скажи, готов ты исполнить это?