Игорь Срибный: Берендеев лес

- Доброго здоровья тебе, человече Божий. С добром али со злом явился ты в места сии благословенные?

- Разве идут к тебе со злом, Святой человек? Разве не несут к тебе горе свое да тоску великую? Разве не идут с надеждою?

- Всяко бывает, добрый человек. Всяко… Иной и со злобой приходит, не понимая того, что зло душит его, душу ненавистью разрушающей сжигает. Вот и ты, сыне, рано явился пред мои очи…

- Как же рано, святой Отец? Отчего ты решил, что рано?

- Пойдём-ко, человече, помолимся пред образами, потом уж беседой да трапезой займёмся.

Старец направил свои стопы к срубу, и Степан отправился за ним следом.

Преклонив колена перед образами, они помолились – каждый о своём.

Ступив под навес, старец тихо сказал:

- Да ты присядь, присядь. Вот, отведай медку лесного да ягоды-малины. С устатку медок зело помогает. Силушку, в дороге дальней растраченную, восстанавливает. А ты долго шел. – Старец развернул на столе котомку свою холщовую, в коей жбан с медом диких пчел оказался и туесок берестяной с ягодами крупными. – Перекусим, чем Бог послал…

Потом долго сидели в прохладе под навесом, подставив лица ласковому ветерку.

Степан украдкой взглянул на отшельника. Тот сидел молча, устало смежив веки, молитвенно сложив руки на груди, и, казалось, дремал…

Степан вдруг почувствовал себя умиротворенным. Какой-то покой исходил от старца, какая-то необъяснимая сила исходила от его сухой фигуры, от лица, иссушенного временем и посеченного глубокими морщинами, от белых, слегка вьющихся волос, развеваемых ветерком…

«Что за чудеса, - подумал Степан, - старец еще слова не сказал, о моих горестях не спросил, а я уж покой обрел желанный…»

- Нет в душе твоей покоя, - вдруг промолвил отшельник, будто прочитав его мысли. – Мается душа твоя, ибо переполнена печалью великой. Гасишь ты огонь, молитвами спасаешься от боли, да только не слышит тебя Господь. Не пришел ты доселе в состояние, в коем Бог услышит тебя, и врата свои отворит для слова твоего. Зело печален ты, воин Света… Долог путь твой был по шляхам войны, оттого сердце озлобилось непомерно, жалость и страх, и соболезнование ты потерял в пути. Долго лишен ты был радости общенья с людьми, от тебя - воина отличными. Разучился ты понимать их, ибо простых чувств человечьих был ты долго лишён, воюя, кровь свою да чужую проливая без меры… В битвах сражаясь, совсем ты голову потерял. Страшною злобою налилась, напиталась душа твоя. Весь мир подлунный стал вражьим для тебя… Да только не видел ты, что сам породил в себе злобу и ненависть великую. Сам пошел по дороге, в ад души твоей ведущей. А доколе не будет смирения в душе твоей, не услышит тебя Господь. Руку, душевный покой дарующую, не протянет тебе, сыне мой…

Степан, пораженный до глубины души, сидел, опустив взор долу, силясь уразуметь слова, сказанные старцем святым. Да только бились они о твердь разума его, не проникая в отдаленные уголки. Не находя отражения в тайниках сознания. И хоть внимал Степан скрытому, потаенному смыслу их, должного разумения не находил. Мертвыми остались слова в душе его. Не нашли отклика…

- Да ты не печалься, сыне мой, – опять заговорил старец. – Я ведь не гоню тебя прочь. Поживи со мною, охолонь маленько. Ибо не готов ты пока к общению с Господом… А я чем смогу, помогу тебе покой в душе твоей мятущейся обрести.

- Да я ведь и шел к тебе, Отче, дабы смирению научиться и боль свою душевную превозмочь, - ответил Степан. – Нет нужды мне покидать тебя, хворь свою не излечивши… Разумею, что в сообщество людское без злобы лютой и ненависти испепеляющей мне воротиться надобно. Так я мыслю…

- Верно мыслишь, сыне мой. Верно. Ибо не сможешь жить ты без покоя душевного средь людей. Чужд ты им будешь и враждебен. От того все беды твои проистекать будут во множестве. И суженая твоя не явится к тебе, ибо страшен ты будешь ей и непонятен во злобе своей…

И потянулись дни, наполненные трудом простым, постом и молитвой. Рано поутру уходили Степан с Мефодием в лес – травы целебны собирали, ягоды лесные да плоды, дикий мед из бортей качали. Волк их всегда в походах сопровождал, оберегая от зверя лесного.

К осени выкопал Степан погреб у скита, обил стены его жердями да ляду крепкую дубову вытесал, ко входу приладил. Все припасы туда и сложили на зиму.

Ужо и дождики зарядили осенние, древа стали лист, пожелтевший изрядно, с веток скидывать, лужицы по утрам стали ледком схватываться, когда пришел к Мефодию купец из земли Владимирской с сыном. Отрок, годов четырнадцати от роду, телом крепок был, статен, да только на мир смотрел глазами пустыми, в улыбке дурной зубы скалил. Не разговаривал он с малых лет, родню свою в горе непосильное ввергая… Паче того, был он в родине купецкой единым сыном…