Ной Гордон: Шаман

Все персонажи данной книги, за исключением некоторых общественных деятелей, вымышлены, и любое сходство с реальными людьми, живущими сейчас или жившими ранее, совершенно случайно.

В то прохладное утро, подъезжая к станции Цинциннати, «Дух Де-Мойна» издал громкий гудок. Шаман догадался о приближении поезда по легкому, едва ощутимому подрагиванию деревянной станционной платформы, которое сменилось сильной дрожью досок, и в конце концов весь пол у него под ногами заходил ходуном. Разрезав мрачный серый полумрак, стальное чудовище вторглось на станцию, принесло сильные запахи горячей смазки и пара, рванулось к молодому человеку. На черном драконовом теле паровоза сверкала медная фурнитура, по бокам двигались могучие шатуны, а из трубы, словно струя у кита, извергнулся фонтан белого дыма — а затем поплыл назад и распался на отдельные тучки, когда поезд замедлил ход и остановился.

В третьем вагоне несколько твердых деревянных сидений были свободны. Едва он успел занять одно из них, как состав вздрогнул и тронулся. Поезда еще были диковинкой, но лично у него они никакого восхищения не вызывали, ведь приходилось находиться в обществе множества людей. Он же предпочитал ехать верхом, в гордом одиночестве, погрузившись в размышления.

Длинный вагон был битком набит солдатами, коммивояжерами, фермерами и женщинами с маленькими детьми и без них. Детские крики и плач мало беспокоили его, однако в воздухе висела едкая смесь мерзких запахов: несвежих чулок, испачканных пеленок, плохого пищеварения, потных и немытых тел, а еще — дыма сигар и трубок. Окно, похоже, было изначально не рассчитано на то, чтобы его открывали, но Шаман, крупный и крепкий мужчина, немного повозившись, все же сумел поднять раму — и сразу осознал свою ошибку. Впереди, в трех вагонах от них, из высокой трубы паровоза, помимо дыма и пепла, извергался сноп искр — и все они летели назад, попадая в открытое окно. Тлеющие угольки усеяли новое пальто Шамана, и оно задымилось. Кашляя и тихо ругаясь, он резко закрыл окно и принялся тушить пальто, хлопая по нему ладонями, пока все искры не погасли.

Женщина, сидящая по другую сторону прохода, посмотрела на него и улыбнулась. Она была лет на десять старше его и одета по последней моде. Ее наряд предназначался для путешествий: серое шерстяное платье без кринолина было отделано синей тканью, выгодно оттенявшей светлые волосы. На мгновение их взгляды встретились, но дама тут же опустила глаза на челночное кружево, лежащее у нее на коленях. Шаман благоразумно отвернулся: он носил траур по отцу, и мыслям о том, чтобы насладиться извечной игрой между мужчиной и женщиной, не было места.

Он взял с собой в дорогу серьезную, только что вышедшую книгу, но не мог сосредоточиться на тексте, его думы возвращались к отцу.

Кондуктор уже прошел почти через весь вагон, однако Шаман заметил его, лишь когда тот положил руку ему на плечо. Молодой человек вздрогнул, поднял глаза и увидел перед собой румяное лицо. Усы кондуктора походили на две напомаженные ниточки, а еще он оказался обладателем рыжей с проседью бороды, которая сразу понравилась Шаману, поскольку совершенно не закрывала губ.

— Да вы, уважаемый, оглохли, что ли? — весело спросил кондуктор. — Я уже в третий раз обращаюсь — предъявите ваш билет, сэр.

Шаман рассеянно улыбнулся — такая ситуация была для него привычной.

— Да. Я действительно оглох, — объяснил он и показал билет.

Он смотрел, как за окном катятся назад широкие просторы прерии, хотя пейзаж совершенно не привлекал его: он был слишком однообразен. Кроме того, поезд очень быстро пролетал мимо: только остановишь на чем-то взгляд, а оно уже осталось далеко позади. Путешествовать лучше всего пешком или верхом. Всегда есть возможность притормозить, осмотреться, заскочить в трактир перекусить или справить нужду. Для пассажира поезда любое место тут же превращается в размытое пятно и исчезает.

Книга, которую он взял с собой, называлась «Больничные зарисовки». Ее написала какая-то женщина из Массачусетса по фамилии Олкотт, ухаживавшая за ранеными с самого начала войны. Изображенные ею страдания и кошмарные условия в госпиталях вызвали горячее обсуждение в медицинских кругах. Когда он читал эту книгу, то еще больше ужасался ситуации, невольно представляя себе, что эти страдания, возможно, выпали на долю его старшего брата, который воевал в разведке конфедератов и числился пропавшим без вести, если, конечно, не оказался среди неизвестных солдат, погибших в бою. Подобные мысли давали волю неизбывному горю и отчаянию из-за потери отца.