М. Любовцова: Пирамида Хуфу

— Ты, верно, к мужу?

— Если ты жена ваятеля Руабена, то я пришел правильно.

И опять тень неудовольствия мелькнула в глазах, но она гостеприимно пригласила гостя.

— Посиди, я пошлю за ним Инара.

— Инара? — удивленно переспросил гость.

— Да, сынишку. Сходи-ка, сынок, за отцом, — сказала мальчику, игравшему с кошкой.

Мальчик с любопытством окинул посетителя и торопливо убежал. Тети с тревогой посматривала на пришельца, сидевшего в глубокой задумчивости. Густые кудри с проседью, зачесанные назад, открывали большой лоб, на котором жизнь прочертила глубокие борозды. Проницательные глаза иногда останавливались на Тети с затаенным вопросом.

Руабен вошел с сыном и пытливо всматривался. Что-то было в нем давнее, знакомое, особенно во взгляде, смелом и прямом. С взволнованным лицом чужеземец подошел к хозяину:

— Рад видеть тебя, Руабен. Слышал, что ты теперь знаменитый мастер в столице. Рад за тебя. Могу ли с тобой поговорить наедине?

Они прошли в садик. Некоторое время молчали.

— Не узнаешь? — спросил незнакомец.

Руабен покачал головой. Тогда гость спустил с плеча тунику и на его спине ясно обозначилось клеймо раба.

— Эсхил?!

— Да, я тот самый, которого ты когда-то видел в Туре.

Волнуясь, он рассказал о побеге рабов, душой которого был Инар. Напомнил о платье, которое принес Руабен в корзине с продуктами.

— Инар погиб при непонятных обстоятельствах, — и Руабен рассказал все, что знал.

— Только теперь я понял, что произошло. Желая отвлечь погоню от беглецов, он направил стражу за собой; спасая друзей, погиб сам.

— Он мог не делать этого и остался бы жив.

— Да, — согласился Эсхил, — помогая нам, сам он не мог убежать, не хотел причинить близким горьких испытаний. Благородный юноша отдал свое горячее сердце людям и жизнью расплатился за нашу свободу.

Взволнованный Эсхил сидел, прислонившись к стволу молодой пальмы. Он погрузился в воспоминания о той памятной ночи. В настороженной тишине тускло поблескивала река, и барка неслась по ней, точно птица. Как одержимые, взмахивали веслами гребцы, лихорадочно стремясь уйти от страшного места. А он, поглощенный борьбой за каждый локоть пройденного пути, не знал, что Инар заканчивал последние локти пути в своей жизни. Как, должно быть, горько и страшно остаться одному. Но он преодолел страх и увлек погоню за собой.

Гость очнулся от своего раздумья.

— Боги были тогда милостивы к нам. За ночь уплыли далеко. Утром направились по глухому рукаву. У сторожевого судна подозрений не закралось, мы опередили все приказы по реке. Море было тихое, и мы скоро доплыли до острова, где нас радостно встретили. Ливийцам некуда было ехать, все женились, стали свободными. Им помогли.

Беседу прервала Тети, обеспокоенная их долгим отсутствием.

— Так это сестра Инара? — спросил Эсхил, когда она ушла.

— Да, сестра Инара.

Мужчины перешли из садика во двор, где Тети разложила на циновке угощения, смутно чувствуя, что гость необычайный. Через двор на улицу прошел высокий плечистый юноша, очень похожий на Руабена. На нем была модная юбка-передник.

— Мой старший сын Пепи, работает, как и я, скульптором. Пошел к невесте.

— А как в мастерской?

— Господина нашего Хемиуна проводили мы с искренней печалью. Великий был человек, хоть и жестокий. Но рабочую свою армию любил, знал ей цену. Мастерская при ней процветала, награждал искусных мастеров. Оставил после себя сооружение, которое будет жить тысячи лет. Любил видеть лица. Теперь нашим господином стал его сын, только он не похож на своего знаменитого отца. Тот пробуждал любовь к делу. Сын его с презрением относится к нам. Говорим с ним, лежа на животе. У каждого семья, приходится выполнять его капризы. Не успели отдохнуть после Ахет Хуфу, как снова начали строить усыпальницу Джедефре, да будет он жив, здоров и благополучен. Тягостно народу.

— Меняются ваши цари, а жизнь остается невыносимо тяжелой, — заговорил после долгого молчания гость. — Но ваш народ терпелив и вынослив, много вынесет еще на плечах, прежде чем возьмется за облегчение своей участи.

— Возможно ли такое?

— Возможно, Руабен, только бунт народа страшен, — и он переменил разговор. — За долгие годы я хорошо узнал жизнь вашего народа. Ни в одной стране жизнь живых не приносится в жертву мертвым, как у вас. Словно вы родитесь для того, чтобы устраивать дела мертвых. — Но наш народ любит жизнь. Как он от души веселится во всенародные праздники, сколько смеха, танцев, выдумки даже у тех, кому завтра нечего есть, — возразил Руабен. — Я думаю, что почитание мертвых, обеспечение их для будущей жизни идет от жизнелюбия и желания продолжить ее после смерти.