Валерий Елманов - Царское проклятие

«И вообще — благослови ее господь», — додумал Адашев и, следуя царскому совету, выкинул Настену из головы.

Как вовсе не было.

Москва встретила Иоанна не так, как он того боялся. Отчасти помогла и погода, которая в этом году не удалась. Бесконечная распутица, царившая почти всю зиму, разгоняла москвичей по домам, и народу — где бы ни проезжал Иоанн — было немного. Зато сам город был под стать недавнему настроению царя — южный ветер своим теплым влажным языком неуклонно слизывал к полудню ночной иней, обнажая землю, деревья, остроконечные крыши домов, купола бесчисленных церквей и соборов, навевая уныние и тоску.

Смешно сказать, но царя особо и не узнавали. Если бы он, как прежде, летел вскачь, давя без разбора всех, кто не успел увернуться, дико хохоча при этом, — тогда да, живо бы вспомнили. А так — движется неспешно небольшая, человек с десяток, группа всадников в неприметной одежде, продираясь сквозь грязь и хмурую дымку унылых утренних сумерек, и никому до них нет дела. У всех свои заботы, свои тревоги, свои неотложные дела.

Но ни слякоть, ни сырость никак не повлияли на решимость Иоанна все начать по-новому, с чистого листа, да не так, как ранее, а теперь уж по-настоящему, как должно не Подменышу, а царю. Более того, эта решимость еще больше окрепла после случайной встречи у Фроловских ворот близ старенькой деревянной церквушки святой Троицы, где наперерез государю метнулась маленькая сгорбленная фигурка, одетая в живописное рубище. Метнулась и замерла как вкопанная, встав перед конской мордой, не давая проходу.

— Ваня, Ванятка, — зашептал блаженный. — Постой, не торопись. Я сличить тебя хочу. — И пытливо уставился на Иоанна, не сводя с него безумных и в то же время исполненных какой-то нечеловеческой мудрости больших зеленых глаз.

И уже понимая и чувствуя, что тоже может сейчас наговорить лишнего, Иоанн успел сделать единственное, что возможно, немедленно повелев своей свите ехать вперед.

— Я останусь? — неуверенно предложил Адашев.

— Нет, — непреклонно заявил Иоанн. — Один с ним хочу побыть.

И только молил бога — пусть юродивый помолчит, пока остальные не отъедут подальше. Молил, и сбылось по его просьбе — молчал Васятка. Молчал и разглядывал.

— Ишь ты какой, — протянул он наконец еле слышно. — И впрямь на братца как две капли воды похож. Начал-то славно, да далее каково?

Жаль, не узрю я того, а хотца. — Он всхлипнул, и две слезинки покатились по заросшим редкими разноцветными пучками волос щекам. — А братца не убивай. Грех это, — вновь зашептал он, боязливо оглядываясь по сторонам. — Пока он жив — удача с тобой будет, — и погромче, более строго: — И к ворожеям более не ходи — не отмолишь. Один разок поглядел вперед, и будя с тебя. К тому же все едино — и главного ты не узрел, и не понял ничегошеньки. Не дано тебе это. А один разок твой я отмолю перед господом. То ладно. Дивно мне холопа на царевом столе зрить, ой, дивно, — и спросил ласково: — Сам-то не боишься?

— Боюсь, — честно отвечал Иоанн, решив ничего не скрывать.

— А ты не боись, Ваня, — посоветовал Васятка. — Чего уж теперь. Ранее бояться надо было, а ныне дела делай, — и зловеще предрек: — Будет у тебя еще времечко-то для боязни, тогда уж потерзаешься в думках. И братца, гляди, береги, — погрозил он пальцем. — Он у тебя тож не прост. Ты дождик питательный, а он гроза святая, гнев божий, кнут господень.

— За что Руси кнут-то?

— А чтоб о душе помнила, да не забывала за утехами телесными, — улыбнулся юродивый с какой-то непонятной горечью. — Потому душа — главное. Ну иди, что ли. — И отошел в сторону.

Конь Иоанна, понукаемый седоком, двинулся было вперед, но тут же остановился, захрапел, удерживаемый поводьями в сильных руках.

— Возьми рубль, Васятка, — кинул ему Подменыш тяжелую серебряную монету.

Тот ловко поймал ее и попросил:

— А копеечка у тебя есть ли?

— На что копеечка — я же тебе рубль дал? — недоумевая спросил царь.

Губы блаженного скривились в загадочной улыбке.

— Рубль я сберегу. Он тебе поболе моего занадобится. А меня копеечкой одари. Негоже холопам рубли иметь. Нам бы что помельче. Так оно на душе спокойнее.

— Возьми копеечку, — пожал плечами Иоанн, доставая из кошеля сразу две маленькие монетки и протягивая их Николке.

— А рубль я ей-ей возверну, — пообещал юродивый. — Вот помру и возверну, — загадочно блеснул он глазами и посоветовал: — Ты бы перед народом повинился поначалу. Глядишь, полегчает на душе. А уж далее сам гляди.