Андреа Жапп - След зверя

Крестьяне молили небеса вплоть до того вечера, когда одна женщина упала, опрокинув алтарь, за который держалась, и сорвав с церковного столика пелену. Она упала замертво, убитая голодом, лихорадкой и холодом. С тех пор в часовню никто не приходил.

Аньес пристально смотрела на золу в очаге. Местами обуглившиеся поленья покрывал серебристый пушок. Больше там ничего не было, ни одной рубиновой искорки, которая позволила бы ей отсрочить обет, данный утром. Последнее полено, последняя ночь. Она раздраженно вздохнула, силясь подавить жалость, которую питала к самой себе. Три дня назад, в Рождество, Аньес де Суарси исполнилось шестнадцать лет.

Странно, но она так боялась идти к этой сумасшедшей старухе, что чуть не дала пощечину Сивилле, своей горничной, пытаясь заставить девушку пойти вместе с ней. Хижина, служившая логовом этой злой фее, пропахла затхлым жировым выпотом. Запах грязи и пота, выделяемого овцами, ударил Аньес в нос, когда гадалка подошла к ней, чтобы выхватить из рук корзину с жалкими дарами, которые принесла с собой девушка. Хлеб, бутылка плохого сидра, кусок сала и курица.

– И что, по-твоему, я буду с этим делать? – прошипела старуха. – Вилланка [4]и та способна одарить меня лучше. Я хочу денег или драгоценностей… У тебя они должны быть. Или, постой-ка… это прекрасное манто, – произнесла она, протягивая руку к длинной накидке, подбитой мехом выдры и спасавшей Аньес от холода.

Девушке пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься назад и выдержать взгляд старухи, которую все считали опасной ведьмой.

Она испугалась, когда женщина дотронулась до нее и стала пристально разглядывать. Через несколько мгновений в глазах гадалки вспыхнули искорки злобной радости, и она выплюнула свой приговор, словно яд.

– У Гуго де Суарси не будет посмертных прямых наследников. Никакой надежды.

Аньес стояла неподвижно, не веря своим ушам. Она не верила, потому что ужас, терзавший ее несколько месяцев, куда-то вдруг исчез. Все было сказано, все было кончено. Непонятное событие произошло в тот момент, когда девушка, прежде чем выйти из хижины, надела на голову капор.

Рот гадалки скривился в ухмылке. Она отвернулась и вдруг словно залаяла:

– Уходи отсюда, уходи немедленно! Забирай свою корзину, мне от тебя ничего не надо. Уходи, говорю же тебе!

Торжествующая злоба вдруг сменилась сбивающей с толку паникой, причины которой были совершенно не понятны Аньес. Она попробовала возразить:

– Я так долго шла, ведьма, и…

Старуха завизжала, словно фурия, и натянула засаленный фартук на голову, чтобы закрыть глаза:

– Уходи… Тебе здесь нечего делать. Вон с моих глаз! Вон из моей хижины! И больше не приходи, больше никогда не приходи, слышишь?

Если бы отчаяние не вытеснило страх, терзавший Аньес в течение несколько месяцев, она, несомненно, потребовала бы, чтобы старая женщина успокоилась и все ей объяснила. Этот удивительный нервный припадок изумил Аньес и даже вызвал у нее беспокойство. Ведь ничего не произошло. Аньес вышла. Внезапно на нее навалилась такая огромная усталость, что она с трудом передвигала ноги. Она боролась с желанием упасть прямо здесь, свалиться в грязь, перемешанную с экскрементами свиней, заснуть или даже умереть. Ее охватил ледяной холод, требовавший возмездия за то, что огонь огромного очага прогнал его к каменным стенам. Аньес закуталась в меховое манто и сбросила шерстяные вязаные башмачки. Матильда, ее дочь, которой было полтора года, сможет их носить через несколько лет, если Господь оставит ее в живых. Босая Аньес спустилась по винтовой лестнице, ведущей в прихожую, расположенную перед ее ночными покоями и просторным общим залом. Она шла по черным каменным плитам. Казалось, что существует только эхо ее шагов, а вся вселенная куда-то исчезла, предоставив ее самой себе. Она улыбалась, глядя на бледную кожу своих рук, уже начинавших синеть, и ног, которые щипал ледяной холод, едва они прикасались к гранитному полу. Вскоре она перестанет чувствовать эти укусы. Вскоре это ожидание, для которого больше не будет причин, сменит нечто другое. Вскоре.

Часовня. Ледяная волна, казалось, остановила время в этих темных стенах. От одной из стен отделилась прозрачная тень. Сивилла. Она подошла к Аньес. Лицо Сивиллы было бледным от холода и лишений, но и от страха тоже. Тонкая и длинная, до пола, рубашка вздувалась на животе, округлившемся благодаря бьющейся там жизни, которая вскоре потребует света. Сивилла, улыбаясь в экстазе, протянула исхудавшие руки к даме де Суарси.