Сергей Шведов - Ведун Сар

Эмилий, расстроенный разговором с хозяином, решил прогуляться перед сном по саду, дабы с помощью свежего воздуха разогнать хмель в отяжелевшей голове. Все-таки вино в Константинополе гораздо крепче, чем в Риме, и комиту схолы нотариев следует это учитывать впредь, дабы не попасть в смешное положение и не нанести тем самым ущерба божественному Авиту.

Голос, долетавший из беседки, показался Эмилию знакомым. Постояв немного в тени развесистой груши, он пришел к выводу, что принадлежит этот голос Либию Северу. Пасынка он прихватил с собой по просьбе его матери матроны Климентины, полагавшей, что общение с мудрыми и благородными мужами пойдет на пользу восемнадцатилетнему юноше. И надо сказать, что Либий, очень разумный и спокойный молодой человек, не доставил Эмилию никаких неудобств. К отчиму он относился ровно, без тени ревности, а с прочими патрикиями держался почтительно, но не подобострастно. Из чего все заключили, что юнец знает себе цену. Поначалу Эмилий решил, что расторопный Либий назначил в саду свидание какой-нибудь девице, дабы скрасить себе досуг и унять жар в крови, но очень скоро понял, что его пасынок разговаривает с мужчиной. Сделав всего десяток шагов по направлению к беседке, комит смог уловить и смысл разговора.

— Ты уверен, что встреча послов с Прокопием состоится в доме комита Андриана?

— Я слышал это собственными ушами, дукс, — обиделся Либий. — Дидий уже успел договориться с евнухом Феофилактом, и тот обещал ему все устроить. Патрикии готовят войну против вандалов, и им нужна поддержка нового византийского императора. По-моему, это разумный шаг.

— Возможно, — послышался из беседки насмешливый голос. — Но победа над Янрексом укрепит позиции самозванца Авита и его зятя Майорина, что не устроит ни меня, ни тебя, Либий.

— Выходит, мы должны помогать варварам в борьбе с Римом? — с вызовом спросил юнец.

— Рим — это ты, Либий. Сын божественного Валентиниана, зачатый во славу Юпитера и под его небесным покровительством. Разве благородная матрона Климентина не рассказывала тебе об этом древнем обряде?

— Рассказывала, — буркнул Либий. — Но я христианин, Ратмир, и не хочу отрекаться от веры.

— Ты можешь следовать заветам ярмана Христа, сын Валентиниана, но ты не вправе отказаться от высокой миссии по возрождению величия Рима, возложенной на тебя старыми богами.

— Я не отрекаюсь, — горячо возразил юноша. — И готов помогать тебе, дукс, во всех твоих начинаниях.

— В таком случае я тоже сдержу свое слово. Ты будешь императором, Либий, клянусь Христом и Юпитером. Ты, потомок Феодосия Великого из рода Флавиев, должен править империей, а не жалкие самозванцы вроде Авита и Прокопия.

— А что ты собираешься делать, Ратмир?

— Я устраню Прокопия.

— И откроешь дорогу к власти ничтожному Льву Маркеллу?

— Маркелл — ставленник франков, а варвары наши с тобой союзники. Во всяком случае, до тех пор, пока ты твердо не возьмешь власть в Риме в свои руки. Не бойся, Либий, я живу на этом свете вот уже почти сорок лет и лучше тебя знаю, какой дорогой следует идти к величию.

Эмилию очень хотелось закричать, позвать на помощь стражу, но он вовремя вспомнил, что находится сейчас в саду франка Аспара. Этот крик мог стать последним в его жизни. Нельзя исключать, что дукс Ратмир проник в этот роскошный дворец без разрешения хозяина, но куда более вероятен совсем другой расклад: Аспар и Ратмир договорились о совместных действиях и используют в своих целях глупого мальчишку Либия. Прежде чем поднимать шум и делиться с кем-то услышанным, Эмилию следовало хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию. Именно поэтому посол божественного Авита тихонько отступил в тень и покинул сад раньше, чем Ратмир с Либием вышли из беседки. Эмилий бежал так быстро, что обрел утраченное равновесие только на ложе, выделенном ему гостеприимным Аспаром. Первым его желанием было предупредить Дидия о готовящейся в доме Андриана ловушке. Этот поступок Эмилия римские патрикии бесспорно сочли бы благородным. Зато сам комит схолы нотариев, пораскинув мозгами, назвал его глупым. В конце концов, какое ему дело до Авита, Эгидия и Ореста, устаивающих свои делишки за его спиной. Они не сочли нужным поставить в известность главу посольства о предстоящих переговорах с Прокопием. И надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы простить им столь откровенное пренебрежение. Не исключено, правда, что действовали они согласно указаниям императора Авита, человека хитрого и коварного, решившего использовать Эмилия как прикрытие. Скорее всего, комиту нотариев просто не доверяли, считая его агентом Туррибия. И, между прочим, у императора и его сановников имелись для этого веские основания. Ибо для спасения чести и жизни гордому римскому патрикию пришлось пойти на сделку с собственной совестью. Разумеется, сплетники лгали, когда утверждали, что высокородный Эмилий продал душу дьяволу, нет, он всего лишь принес жертву языческим богам. Что, между прочим, делали многие римляне, как простые, так и знатные, вдали от чужих глаз. А кроме жертвы Эмилий принес еще и клятву не предавать матрону Климентину и ее сыновей. Со стороны матроны, вступающей брак и выделяющей мужу определенную сумму денег, это была разумная предосторожность. Так, во всяком случае, тогда казалось Эмилию. Сейчас он свое мнение изменил, ибо его обманом втянули в заговор не только против империи, но и против христианской веры, с далеко идущими последствиями. Нет, комит нотариев ничего не скажет комиту финансов о подслушанном разговоре. Зато никто не сможет помешать ему встретиться с Львом Маркеллом и узнать, что думает прирожденный эллин о планах варваров по захвату Римский империи и упразднению христианской веры.