— А! — протянула молодая женщина, — ты — образованный.
— Я главный кассир по профессии, — заявил я напыщенно.
— Главный кассир! — воскликнула Мандан, — я так и знала: с нами бог!
Меня немного удивило это вмешательство создателя в дело, явно касающееся слесаря. Мандан заметила мое удивление.
— У тебя в руках, — сказала она тем же размеренным тоном, — секрет конституции республики Оссиплури.
Это заявление не уменьшило моего удивления. Но что в том! Я глаз не мог отвести, я ничего не хотел видеть, кроме необычайной красоты Мандан. И подумать только, что всего два часа тому назад я искренно любил Лили Ториньи! Вспомнив это, я был настолько же поражен теперь, как тогда, когда подле Лили Ториньи с такой же искренностью вспомнил о моей любви к скромной маленькой невесте из Бенежака.
— Повторяю, — опять заговорила Мандан с некоторой торжественностью, — что у тебя в руках секрет конституции республики Оссиплури.
— Он никелированный, — тонко заметил я. Молодая женщина презрительно улыбнулась.
— Я обращаюсь к главному кассиру, а не к остряку.
Я закусил губы. Она продолжала, словно не заметив, что я раздосадован.
— Как кассир ты, должно быть, умеешь обращаться с замками несгораемых касс?
На этот раз я со снисходительным сожалением посмотрел на нее.
— Однажды, в 1912 году, помощник директора сыромятни Лафуркад в По заметил, что уволенная накануне машинистка напихала в замок кассы разные неподходящие вещи: промокательную бумагу, оконную замазку, губную помаду. И что же! Не прошло и двадцати минут, как я, при помощи одного только шила, извлек бумагу, замазку и помаду, и замок стал действовать лучше прежнего.
— Я никогда не сомневалась в твоих технических талантах. Ободренный этими словами, я взял ее руку, и она не отняла ее у меня.
— Что служит главным двигателем во всех поступках людей, Этьен? — спросила она меня своим певучим голосом.
— Любовь, — горячо ответил я. Она загадочно улыбнулась.
— Если хочешь. А еще?
— Опять любовь, — непримиримо повторил я.
— А расчет, прекрасный полковник, какое место отводите вы ему?
— Ex aequo, — ответил я.
— Ого! Сказано недурно. Но все-таки в твоей классификации любовь, очевидно, на первом плане?
Я не отвечал. Если рыцарь во мне возмущался против такого откровенного материализма, зато главный кассир не мог не со гласиться с Мандан.
— Слушай, — сказала она, — и хорошенько следи за моими словами.
Она помолчала немного. Соловьи в кипарисах заливались напропалую.
— До 1914 года, — рассказывала Мандан, — мое состояние заключалось, как и у всех уважающих себя людей, в движимости и недвижимости. Недвижимость была национализирована, — сейчас распоряжаются ею ликвидаторы, а движимость — слушай внимательно…
— А движимость?
— …состояла главным образом из бриллиантов короны Оссиплури. Надо тебе описать эту корону: шесть рядов — ряд жемчуга, ряд сапфиров, ряд рубинов, ряд бриллиантов (семьдесят каратов), ряд изумрудов и снова ряд жемчуга. Все эти камни, само собой разумеется, настоящие, впрочем, за исключением рубинов, которые заменены были поддельными, когда я продала настоящие, чтобы расквитаться с одним долгом, сделанным мной еще в юные годы. Но это подробность несущественная. Все вместе, мой милый ефрейтор, было оценено до войны в шестнадцать миллионов долларов. Подумай, сколько это составит на нынешние плохенькие французские деньги!
— Шестнадцать миллионов долларов, — воскликнул я. — А основной капитал сыромятни Лафуркад, одного из крупнейших предприятий на юго-востоке Франции, — всего миллион четыреста тысяч франков!
— Ага! — протянула Мандан. — И ты станешь все-таки утверждать, что любовь и расчет одинаково сильны?
— Что случилось с этой короной? — спросил я сдавленным голосом.
Мандан ответила вопросом на мой вопрос.
— Если мои сведения правильны, тебя сегодня допрашивали в зале собраний?
— Да.
— Ты там ничего не заметил?
— Заметил.
— Что?
— Трон.
— Надо быть внимательным, — сказала Мандан, — и с первого взгляда замечать то, что следует видеть. Что стоит против трона?
— Несгораемая касса.
— Ну, слава богу! Я начинаю думать, что ты понял наконец. А в кассе что?
— Корона! — крикнул я. — Корона Оссиплури! Мандан улыбнулась.
— Ты положительно умен.
Наступило молчание. Умолкли даже соловьи.
— Я надеюсь, — заговорила снова Мандан, — ты разгадал тайну конституции республики Оссиплури?
Читать дальше