Олександр Скрипник - За золотом Нестора Махна

Мне предоставили последнее слово. Конечно, послушав прокурора и услышав о 5 годах тюрьмы, у меня дрожь побежала по коже, но все-таки держу слово:

— Все то, в чем обвинял меня господин прокурор, есть лишь слова, ничем не подкрепленные. Я себя виновным в причастности к шпионской организации во вред румынскому государству не признаю. Наоборот, все наши национальные организации надеются, что румынское государство нам поможет освободиться от большевиков если не силой, то оружием. И я, будучи украинцем-националистом, не мог работать на большевиков. А посему в этой части обвинения прошу суд меня оправдать. Что касается обвинения в нелегальном переходе границы, то это оставляю на усмотрение консилиума.

Суд уходит на совещание, меня выводят в коридор. Долго ждать не пришлось. Через несколько минут выходит прокурор и говорит:

— Получил год. Ты доволен?

Я отвечаю, что не понимаю, за что.

— Сделаем пересмотр, — говорит он, — и я уверен, что получишь больше. Ты видел, что я даже досар не читал. Лучше будь доволен этим.

В это время выходит Геродот, берет под руку прокурора, и они идут вместе по коридору в кабинет. Я был до того сердит на него, что взял бы его за глотку и задушил. После всего этого мне стало ясно, что он меня все время продавал.

Наталия очень рада. Секретарь сказал ей, что она оправдана. Я хотел подавать кассацию, но адвокат мне не советовал, да и денег неоткуда было взять. Хотя Наталия обещала заложить все свое имущество: одежду и мебель, занять у кого-нибудь еще 2–3 тысячи лей. Но я, зная, что ее могут выслать за границу, советовал ей обо мне не беспокоиться.

Отбывать наказание мне назначают в центральной тюрьме «Дофтане», где, я слыхал, находятся все политзаключенные. Я также слышал, что это самая ужасная из всех румынских тюрем. Но все-таки я был рад, что попаду в нее и увижу всех политзаключенных Румынии. А еще потому, что надеялся передать оттуда через кого-либо весточку о себе в Одессу. Но в «Дофтане» я встретил совсем другую обстановку, чем ожидал. Политическая группа меня не приняла. На все мои заявления о приеме в организацию мне отвечали, что я шпион, а таких они не принимают. Советовали идти в другую организацию — к тем, кто был осужден за шпионаж.

В эту группу входило несколько человек антисемитов во главе со студентом Ясского университета. Тут были и мадьярские шпионы, и кучка провокаторов, которые были выброшены из организации политзаключенных, и агенты администрации. Сюда попал и я. Положение в тюрьме скверное. Харчи очень плохие: 400 г хлеба и 50 г чего-то вареного без всяких жиров, один раз в неделю дают 95 г мяса на человека. Сижу в одиночке. Здесь есть кровать, рогожка и одеяло. Ночь провожу в камере, день — во дворе. Работы никакой. Сильно голодаю. Не получаю никакой помощи…

На этих харчах я прожил месяц с лишним и до того ослаб, что когда, бывало, засидишься на одном месте, а затем подымаешься на ноги, то начинается головокружение. В это время на воле рабочие вышли на демонстрацию с требованиями улучшения быта политзаключенных в тюрьмах. Собрание политзаключенных тоже приняло решение выставить свои требования и объявить голодовку. В знак солидарности с другими товарищами мы тоже объявили голодовку. Она продолжалась сутки. Мы ее проиграли только потому, что центральный комитет румынской компартии в это время распался, партия раскололась на несколько фракций и не проводила организационную работу, даже не осведомив рабочие массы о том, что в тюрьмах началась борьба. Конечно, мы кое-что выиграли этой голодовкой, но только временно, не утвердив навсегда особый режим политзаключенных в законе. Зато потеряли двух лучших товарищей, которые умерли после голодовки. После этой борьбы я уже вошел в организацию политзаключенных с полным правом избирательного голоса.

С ноября месяца я стал переписываться с Бугаенко, Даниловым и Натальей, которые мне прислали от имени всей бухарестской группы махновцев одежду и обувь, а также каждый месяц присылали посылки с едой и деньги. По моим подсчетам, они мне помогли на 12 000 лей. После голодовки я не мог кушать что попало, лить бы набить желудок, требовалось специальное питание. Из моих писем они об этом знали и присылали все необходимое. Перед моим освобождением Данилов лично прислал мне новый костюм, туфли, носки, пару белья, в общем, одел меня с головы до ног. Я знал, что это для него было очень тяжело, поэтому обещал отблагодарить при первой возможности.