Над двумя большими валунами был устроен навес из жердей и шкур. Под навесом лежали и висели кожаные мешочки с охрой, белой глиной, сажей, смешанной с жиром, пучки трав, костяные палочки, иголки, осколки кремня. Рядом лежали куски бивней – целые и расщепленные, долота, кремневые топоры, резцы.
Молчун делал наконечник для копья. Внимательно вглядываясь в трещины, он легкими ударами топора отбивал куски кремня; вертел в черных искривленных пальцах наконечник и снова отбивал лишнее или сглаживал неровности кремневым долотом.
Он не прекратил работы, когда Ходок подошел к навесу, но по задрожавшей руке и быстрому взгляду, брошенному из-под густых волос, прикрывавших лицо старика, Ходок понял, что отец ждал его и беспокоился.
– Долго ходил, – проворчал Молчун, откладывая наконечник.
Ходок отвязал от пояса небольшой мешочек.
– Краска, отец. И ледяной камень, но мало. Спешил. Где вождь?
– Охотится. К вечеру будет. Пока отдохни.
Ходок кивнул. Дети плотной толпою окружили его, карабкались на плечи, рассматривали его дубину. Ходок развязал мешок и стал оделять их подарками – кого камешком, кого ракушкой или клыком хищника. Тесной стайкой толпились поодаль молодые ловцы, с завистью разглядывая оружие Ходока.
«Как все выросли, – с трудом узнавал одного за другим Ходок. – Вон Дрозд: он все больше становится похожим на отца. А Быстроногий Олень совсем вытянулся. Правда, плечи узкие. Настоящей силы у него еще нет. А где же Орлик?»
Ходок улыбнулся, вспоминая беловолосого мальчишку, который так горячо просил взять его с собой.
От стайки подростков отделился Бобр, старший сын вождя, и протянул Ходоку большую щуку.
– Пусть Ходок поест, – сказал он. – Бобр только что убил ее. – И просиял, когда Ходок принял подарок.
Ребята стали неохотно расходиться. Ходок не пригласил их в хижину, значит, рассказов пока не будет. Ходок устал. Может, позже, у вечернего костра, когда вернется вождь…
Ходок прилег на старые вытертые шкуры. «Надо будет добыть новые шкуры. Молчун ведь не может охотиться…»
Он вздохнул.
Ходок был тогда совсем малышом, когда у племени Туров стали пропадать люди. Не вернулась женщина, ушедшая за ягодами. Исчезли двое ребят, которые били рыбу на лесном озере. Охотники искали пропавших и там, где их следы обрывались, нашли отпечатки лап огромного волка.
– Дух леса прогневался на своих детей, – шептали женщины. Они перестали ходить за корешками и ягодами, только в сопровождении воинов шли за водой.
Два раза Мамонт, вождь племени, устраивал облавы на хищника, но волк избегал воинов, обходил засады, нападая на одиночек.
– Это отец племени Волков, – говорили суеверные – Нужно принести ему жертвы. Убить его невозможно…
Но жертвы и заклинания не помогали. И тогда Мамонт пошел на волка один. Пошел и не вернулся.
Тревожно стало в стойбище. Двойная цепь костров защищала его от леса, но все равно с наступлением темноты никто не решался выйти из хижины. А волк бродил у самой ограды, подстерегая неосторожных. Тоскливый, мрачный вой заставлял дрожать женщин и детей; огромная серая тень, мелькавшая в кустах, прогоняла из лесу самых отважных.
Днем шесть женщин пошли за водой. Вернулось пятеро. Мать Ходока не вернулась.
Молчун собрал оружие и ушел. Десять дней не было его, а на одиннадцатый он приполз, волоча сломанную ногу. Ласковые женские руки подняли раненого, отнесли в хижину, вылечили. Но сломанная нога срослась неправильно, и Молчун больше не мог охотиться.
Он никому не рассказывал о схватке с гигантским волком. Да его никто и не спрашивал. Охотники прошли по его следам и нашли тушу убитого зверя. Два копья торчали в его груди, а возле разбитой головы валялась сломанная дубинка Молчуна.
Вождь вернулся к вечеру. Он притащил на своих широких плечах молодого оленя и, сбросив груз, облегченно распрямился, обошел стойбище, заглянул к Молчуну и направился к Ходоку, который поджидал его, сидя на большом валуне у входа в хижину. Ходок сидел неподвижно, опустив голову на колени, и, казалось, дремал.
Он не сразу поднял голову, когда вождь остановился перед ним. Вождь нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
Читать дальше