Сергей Самаров - Прыжок через пропасть

— Да, князь. Это вопрос главенствующий. Мы — христианское королевство. И этим сказано все. Именно этим обуславливается королевское право на власть, на применение законов, более того, право на существование всего королевства.

— Вот потому-то я и предлагаю сразу обговорить этот вопрос, поскольку мы не сможем решить остальные, не разобравшись с ним.

— Я согласен, — Карл наклонил голову. — Естественно, вы должны понять, что распространение христианства мы ставим перед собой как одну из первейших задач. С христианскими моральными ценностями связаны многие наши законы и акты. Что вы имеете сказать по этому поводу? И, прежде всего, я хотел бы услышать ваше личное мнение о христианстве.

Годослав думал недолго. За время вынужденного сидения в палатке, когда приходилось прятать от всех свое лицо, у него было время обдумать свою речь тщательно, выверяя слова, и эффект, который эти слова произведут. Он несколько раз проговаривал свою речь перед Ставром, и вместе они вносили в нее изменения, которые, может быть, и станут спорными, но своей простотой и откровенностью не могут не вызвать понимания у такого человека, как Карл Каролинг. И потому начал он спокойно и уверенно:

— Ваше Величество… За нашим столом присутствует духовное лицо — аббат Алкуин. Это человек несомненно просвещенный и многознающий. Пусть он поправит меня, если увидит в моих словах откровенную и вопиющую неправоту. Во-первых, я сразу хочу сказать, что отношу себя к людям светским, признающим необходимость религии, но не делающим из нее смысла своего существования, потому что само существование человека на земле уже есть суть Божественного проявления. Сейчас я хочу сказать о тонком моменте, который не все, может быть, улавливают в рассуждении о религии. Так вот, человек, который учил меня духовным основам, вы все видели его, это волхв Ставр…

— Весьма образованный, надо отметить, человек! — вставил Алкуин.

— Ставр, — продолжил Годослав, — всегда делает различие между религией и понятием веры. Религия является не чем иным, как проявлением национального характера. Или многонационального, когда она имеет широкое распространение. То есть это то же самое состояние, как при рассмотрении вопроса о языке. Как люди на своем языке общаются друг с другом, точно так же они на своем языке общаются с Богом. Вера же — это совсем иное. Я был научен своими воспитателями рассматривать любое верование в Бога главенствующим в человеке, несмотря на то, каким образом он совершает свои религиозные обряды. Наша вера говорит, что Бог всегда один, как бы он ни назывался.

— Но ведь у вас много богов… — попытался возразить монсеньор Бернар. — Что же вы тут рассказываете нам, князь, о едином Боге? Всем известно, что язычники — многобожни-ки. Именно этим и отличается язычество от истиной веры.

— Здесь уже я могу пояснить, — подал голос аббат Алкуин. — Слово «язычник» произошло от слова «язык», то есть подразумевался человек, говорящий на ином языке, и никакого отношения это слово не имеет к сути веры. К сожалению, среди духовенства слишком много безграмотной братии, которая использует термин не понимая его смысл, при этом мнят себя учеными. Уважаемый князь прав в том, что между религиями и верой существует большая разница. Хотя, присутствуй здесь и сейчас благочестивый архиепископ Хродеганг Мецский [60] Архиепископ Мецский — продолжил реформу франкской церкви, начатую еще св. Бонифацием. Вменил и для белого духовенства канонический образ жизни, приравняв священников к монахам. До этих реформ белое духовенство могло иметь жен и детей и вести дома мирскую жизнь. Известен своим ярым отношением ко всякому инаковерию, ввел во Франкском королевстве публичные казни для ведьм и язычников. , боюсь, он потребовал бы сжечь на костре князя Годослава за такие утверждения.

— Наша вера гораздо более терпимая, — сказал Годослав. — Мы не признаем человеческие жертвоприношения в угоду духовным требованиям.

— То есть, — вскочил на ноги монсеньор Бернар, — вы обвиняете христианскую церковь в человеческих жертвоприношениях?

— Я не знаю, как еще можно назвать сжигание на кострах инаковерующих, если эта жертва посвящается Богу. Впрочем, меня этот вопрос мало волнует… У каждой нации свои традиции.

— Вы преступаете границы дозволенного, сударь, — вскипел «боевой петушок». — И оскорбляете суть христианской религии.

— Что вы, монсеньор, — спокойно возразил Годослав. — Я просто называю вещи так, как я их вижу. Или вы хотите, чтобы я хитрил и обманывал, поклоняясь тому, что я не приемлю?