Дороти Даннет: Игра королей

С обширного багрового лица исчезло сердитое выражение.

— Вы чертовски правы, — искренне признал Бокклю. — Больше того, вы меня натолкнули на пару мыслей, которые я выскажу парню при встрече. Если Калтер хочет, чтобы при дворе ему хоть сколько-нибудь доверяли, он волей-неволей должен решиться и изловить этого смазливого черта.

Мунго Тенант, из уважения к благородным гостям больше молчавший, сумел наконец вставить словцо:

— Кроуфорда из Лаймонда, сэр Уот? — сказал он. — Сейчас, насколько я слышал, его здесь нет. Он в Нидерландах. И одному Богу известно, когда вернется, если вернется вообще… Господь нас благослови, что это?

Кто-то чихнул, больше ничего, но чихнул за дверями комнаты, в которой они сидели, — и вся надежность уединения развеялась в прах. Том Эрскин первым ворвался в соседнюю комнату, двое других последовали за ним. Они не обнаружили никого, но дверь, ведущая в спальню Мунго, была приоткрыта. Воздев горящую свечу, как знамя, Эрскин ринулся вперед.

Мягкие, как пух, волосы, полные нескрываемого коварства глаза — сам Лаймонд глядел на него из серебряного зеркала. Не успел Эрскин позвать на помощь, как Бокклю с Мунго Тенантом очутились рядом. Лаймонд отскочил к дальней двери, положил руку на щеколду и поднял сверкающий меч на уровень груди. Все трое бросились было на него, но отступили: оружия при них не оказалось.

— Как говаривала миледи Саффолк, — мягко сказал Лаймонд, — Господь Бог — превосходный человек. — Синие, как васильки, глаза остановились в задумчивости на лице сэра Уота. — Слухи доходят до меня с опозданием. Nouvelle amour, nouvelle affection: nouvelles fleures partil' herbenouvelle [1]. Скажите Ричарду, что его молодой жене предстоит еще познакомиться с деверем. Жаль, что вы позабыли дома свои мечи.

От гнева лицо Бокклю пошло пятнами.

— Ах ты, подзаборная шавка… Сегодня ночью тебя…

— Знаю: освежуют, спустят шкуру, обдерут, как липку, и в довершение всего повесят на шестишиллинговой виселице. Но только не сегодня. Этот город не столь велик, но славится отличными купальнями. И сегодня ночью начнется война мышей и лягушек, не так ли, Мунго?

— Парень сошел с ума, — убежденно сказал Бокклю, которому удалось отломить от камина решетку.

— Мунго так не считает, — возразил Лаймонд. — Он думает только о радостях плоти и о своих сокровищах.

Мунго во все глаза уставился на пришельца.

Лаймонд улыбнулся ему.

— Будь осторожен, — предупредил он. — Земля прилюдно разверзнется под твоими ногами. Сам ведь знаешь: О mea cella, vale [2]. — Тут Мунго понял, что ему грозит. — Не мешкай, разиня, пускайся наутек, — глубокомысленно проговорил Лаймонд.

Мунго Тенант, не говоря ни слова, ринулся на врага, но столкнулся с Томом Эрскином, упал и загасил свечу. Началась невообразимая сумятица: три человека, один из которых был вооружен каминной решеткой, натыкались друг на друга в темноте и сыпали проклятиями; наконец они добрались до дальней двери и распахнули ее. Коридор до самой лестницы был пуст, а снизу едва доносились быстрые шаги. Все трое бросились следом.

Они бежали с третьего этажа, а лестница была винтовая. От рева Бокклю дребезжала оловянная посуда на кухне, Том Эрскин тоже орал во всю глотку, а Мунго попискивал, как цыпленок. Шум услышали слуги и вскочили со своих лежанок. Загорелись сальные свечи, внизу послышался топот босых ног.

Услышала шум и свинья Мунго. Пьяная в стельку, она бросилась к лестнице в тот момент, когда появился первый слуга. Хлопая, словно крыльями, огромными ушами, выгнув хребет наподобие друида 3), молящегося на восходе солнца, свинья бросилась наперерез, стоило Лаймонду и его преследователям оказаться внизу. Она отскочила от балясины перил, проехалась копытцами по каменному полу, а потом бросилась Мунго Тенанту под ноги и завизжала в неудержимом поросячьем восторге. Мунго рухнул как подкошенный; на него свалился Бокклю; Том Эрскин запнулся о них обоих и полетел прямо на столпившихся у подножия лестницы слуг, чьи нечесаные головы торчали внизу, точно копны в пору молотьбы. Никем не замеченный в суматохе, Лаймонд пролетел между ними, легкий, как ветерок.

С криком, визгом и хрюканьем спутавшийся клубок катался у лестницы; то и дело кто-нибудь подпрыгивал, неистово вопя: не видимая в свалке свинья кусала дерущихся за босые ноги. Первым высвободился Бокклю: над схваткой, как ленты воздушного змея над суетой карнавала, нависали его седые бакенбарды.

— Лаймонд! — заорал он. — Куда этот черт подевался?