Дороти Даннет - Игра кавалеров

Она уже узнала от О'Лайам-Роу, что Лаймонду пришлось лицом к лицу столкнуться с этой проблемой. Знала она также, что пали и остальные преграды. Он наконец избавился от дурных чувств по отношению к ней, освободился от влияния своей матери, Сибиллы, чей ум был столь же острым, как и у него, и чей кров он столь стремительно покинул, потому что чувствовал себя там слишком дома, слишком в своей стихии. — Вспомнив еще кое о чем из прежнего разговора с О'Лайам-Роу, она в этот день спросила у Фрэнсиса Кроуфорда:

— А теперь вы женитесь?

Вопрос ошеломил его и позабавил.

— И кого же вы прочите за меня?

— А разве никого нет? — спросила она.

— Кто-то называл какое-то имя, — ответил он, откровенно веселясь, — но мне, увы, не припомнить.

Она не поняла, что Лаймонд имеет в виду, но очень хорошо уяснила: это его не интересует. Увидев выражение ее лица, он засмеялся.

— Лучше сечь их, чем им потакать; лучше подавлять их, чем лелеять… Так говорила мне одна женщина. Я живу в мире мужчин, моя дорогая, — сказал Лаймонд. — Я люблю вас всех, но никогда не женюсь ни на одной из вас.

Итак, подняв глаза на сэра Джорджа, Маргарет Эрскин резко бросила:

— О чем же позабыл король?

— Дорогая моя, никогда не стоит недооценивать Стюарта. Король позабыл, что дражайшему лорду д'Обиньи предоставлен выбор оружия. Лаймонду, как отвечающему на вызов, придется достать все доспехи, оружие, лошадей, каждую деталь конского снаряжения — словом, все то, что его милость сочтет необходимым для поединка. И насколько я знаю д'Обиньи, его требования будут такими чрезмерными и невероятно, до невозможности дорогими, что Лаймонду останется только бесславно удалиться. Жаль, — жизнерадостно заключил сэр Джордж, — подобно Перианду 34) ваш друг Фрэнсис сказал однажды: «Предусмотрительность во всем…»

— Когда он покажется? — спросила Мария, королева Шотландии. — И будут ли у него снова черные волосы?

— Как ты… Нет, — сказала Мария де Гиз слегка растерянно. — У господина Кроуфорда волосы больше не черные. Увидишь сама.

Карлики ушли.

— Они убьют друг друга? — спросила Мария.

— Нет, конечно. Это всего лишь бой понарошку, дитя мое. Успокойся, — добавила мать.

Последовало короткое молчание.

— Они сражаются из-за дамы? — задала вопрос девочка.

Раздраженный ответ готов был сорваться с губ Марии де Гиз, но она заколебалась, глядя вниз.

— По правде говорят, нет. Но если хочешь, один из них может надеть твой залог. Хочешь?

— Oh, mon Dieu [52], да! — воскликнула Мария с чуть большим жаром, чем намеревалась, и ее светло-карие глаза сделались огромными. — Шарф! Мама, у меня нет…

— Jais-toi [53]. Дай перчатку. Мадам Эрскин, принесите мне большую булавку, — приказала шотландская вдовствующая королева. — Я еще не встречала мужчину, который может что-то приколоть булавкой, если возникнет такая надобность.

Сначала явились флаги, затем трубы возвестили, что на арену к королевской трибуне выходят Стюарт из Обиньи и Кроуфорд из Лаймонда, никогда прежде не вступавшие между собой в поединок.

А за ними двойной ряд слуг — копейщики д'Обиньи, уверенно выступающие в ливреях Стюартов, со сверкающими в потоках света алебардами, расположенными точно под нужным углом, и свита Лаймонда, одетая в новые цвета, которые Маргарет Эрскин нашла смутно знакомыми, а проснувшийся лорд Нортхэмптон счел достойными восхищения.

Подойдя к столу, обе свиты разделились, так что главные герои остались одни в центре поля и затем уверенно направились к королю.

Джон Стюарт д'Обиньи, обвиненный, как он знал, врагами, но надеющийся на поддержку и снисхождение короля, стоял перед ним во всем блеске роскоши, обусловленной его происхождением и положением: рубашка под полукафтаном была расшита золотом, атласный плащ топорщился от жемчугов, а на туфлях огнем горели бриллианты.

У Лаймонда, стоявшего рядом с соперником, на лице было неописуемое выражение, в котором иные зрители, гораздо более многочисленные, чем он предполагал, угадывали непреодолимое желание рассмеяться. Он не взял на себя труд соревноваться с царственной пышностью д'Обиньи. У него и не было такой необходимости. Лаймонд весь был затянут в черный шелк, лишь воротник и манжеты сверкали снежной белизной, и бриллиант ценой двенадцать тысяч дукатов пришпиливал к его плечу маленькую детскую перчатку. На перчатке была вышита корона Шотландии. Соперники поклонились, герольд и распорядитель состязаний сделали шаг вперед, и церемония началась.