Валентин Тарасов - Чеслав. Воин древнего рода

— А мы ведь все думали, что ты в самом деле неразумный, — невольно вырвалось у Чеслава.

И неудивительно. Он столько лет знал Вышату таковым, а теперь оказалось…

— Да ты сам неразумный, и все остальные, все племя. Думали, что Вышата недоумок? Блажной?! А я уж постарался! Даже бабка моя, и та поверила, бедолашная. Жалела! Одним Великим было известно, что это не так!.. Да Велимира не проняло и это. При встречах лицо воротил. Но время шло, я рос. А со мной и обида. Но я еще имел надежду, что отец одумается и протянет мне родительскую руку. И на людях блажил, а сам, вдали от всех, познавал те премудрости, каким вас Сокол обучал. — Парень вдруг неожиданно захохотал. — А лук Вышате большой подаришь? Чеслав обещал?.. — спросил он, хохоча и куражась с тем выражением, с которым спрашивал прежний Вышата. Но тут же оборвал смех. — Да я стрелять из лука могу не хуже других, а то и метче. Помнишь, на поляне у Светлой Лады, когда ты с Зоряной шептался, в твою сторону стрела полетела? Так это я тебя пугануть решил. А ты на чужака тогда подумал, олух! — снова усмехнулся Вышата, но уже невесело. — Я хотел быть не хуже других, не хуже Ратибора, тебя, Чеслав. Хотел, чтобы Зоряна смотрела на меня как на парня достойного! Как смотрит на тебя! Я хотел, чтобы меня, Вышату, как и вас, посвятили в мужи моего рода и племени. И благословил на то меня Велимир… Перед празднеством посвящения я снова решил поговорить с ним. Встретил его как-то в лесу, чтоб не на глазах других. Здесь ему уж незачем было сторониться меня, слушать стал. Я сказал, что если он признает меня за порождение свое, то блажь напускную отброшу, повинюсь перед племенем и буду ему за сына достойного и любящего. На что он разгневался и сказал, что он, может, и породил меня по молодости горячей, неразумной, а может, и не он вовсе… Нет у него веры в том полной, а потому и нет у него сына такого, и никогда не будет. И что мать моя… сама… сама неразумной была… Кажется, так сказал, я не помню точно. И прогнал. И тогда я возненавидел его. Вот во что моя любовь переродилась! Как же я его возненавидел! Люто!!! — Внезапно Вышата резко вознес руку с ножом и с диким ожесточением рассек воздух многократно, как будто хотел поразить, уничтожить нечто, возникшее перед ним. Хотел, но не мог. Затем рука его обессиленно опустилась.

Чеслав же не дал ему передохнуть, потому как хотел знать все до конца.

— А Голубу?.. Ты сгубил?

— Голубу… — Вышата покачал головой и горько ухмыльнулся. — Увидел я ее на поляне у Лады. Прибежала по заре ранней, еще ото сна разомлевшая, телом пышущая, о чем-то заступницу просить стала… А я ведь знал, что живет она с вами, с Ратибором и с тобой, как с мужами. Отчего ж, думаю, с ними-то, с братьями, можно, а со мной нельзя? Я ведь тоже их крови. Ох и взыграла во мне та кровь! — И вновь смех прежнего блажного ворвался в его рассказ. — А Вышата-то уже большой!.. — Лицо парня опять окаменело. — Девки-то меня за дитя малое принимают, цветы да травы в волосы вплетают, балуются со мной, забавляются, а парня-то во мне, силу мужнюю, не замечают. А она во мне полной мерой, до краев! Силушка!!! Вот и возжелал я Голубу тогда, да так, что мочи терпеть не стало, не до скрытности было. Подступился я к ней, а девка сперва за шутку все приняла, думала, игрище какое затеял, повеселить ее решил, покуражиться. А как поняла, чего мне от нее взаправду захотелось, забилась, заартачилась, а меня это еще пуще раззадорило да злобу пробудило. Потому как вам-то отказу не было, а мне, Вышате безродному… Внезапно затихла девка и твердо промолвила, что теперь она знает, кто был у поляны в то утро, когда убили Велимира… Она догадалась!.. Не ведала, а теперь-то распознала!.. И тогда меня страшная лють обуяла, в голове вихрем все завертелось, кольцами цветастыми в глаза бросилось… Не помню, как и нож в нее всадил. Опамятовался, когда она, бездыханная, уже оседать стала… Голуба…

Вышата переложил нож из одной руки в другую и, вытерев вспотевшую ладонь о рубаху, снова вернул оружие в исходное положение.

— А что ж ты меня и Ратибора вместе с отцом не порешил там, на поляне? — спросил Чеслав.

— Вас-то зачем? — искренне удивился Вышата. — Вы братья мне, моя кровь. И не вина ваша, что не ведали про то.

— А ножи, мой и братний, взял, чтобы вина за отцовскую смерть на нас пала?

Вышата гыкнул с протяжным стоном:

— Не по зло-о-обе. Хотелось, чтобы вкусили то, чем я всю жизнь питаюсь, распробовали и поняли, что это такое. А злобы к вам не было. И брат наш старший, Ратибор, по глупому случаю смертушку принял, не по злому умыслу. По недосмотру моему. Застал он меня на поляне, где предки наши покоятся, возле усыпальницы Велимировой. Поговорить мне с отцом-родителем захотелось, все свои обиды высказать, что при жизни его не смог. Стал бы он меня тогда слушать! А так все же высказал! Да он-то мне ответить не мог! И тогда захотелось мне горшок с прахом его изничтожить, развеять по ветру, растоптать, чтобы не осталось от него ничего. Как он мою жизнь, сыновнюю, растоптал. И только я за тем горшком потянулся, как за спиной Ратибор объявился. Уж и не знаю, когда он подошел и сколько там простоял. Но слышал и видел достаточно. Я бежать бросился, а он за мной. Вот тут мои навыки в беге и пригодились. Не зря я тайно готовился. Ратибор прытко за мной бежал, а я еще прытче. Но он ведь не знал, что у меня в лесу, в местах разных, луки да стрелы припрятаны. Так, на всякий случай. Вышата разумный!.. Вот я к такой схованке его и приманил. Он и не понял, откуда стрела полетела. Раскинул руки и упал… Я даже поплакал над ним… Маленько… Ведь не хотел гибели его… — Вышата посмотрел на Чеслава светлым взглядом. — И твоей не желаю…