Райнер Шрёдер - Амулет воинов пустыни

Джамал взглянул на юг. Оттуда продолжал дуть горячий ветер.

— Да смилуется над нами Аллах! Пусть он сделает кибли хотя бы немного сильнее, чтобы ветер замел наши следы!

Пожелание Джамала начинало сбываться. Ветер набирал силу и заметал следы, по которым работорговцы смогли бы найти маленький караван…

Эта ночь не принесла заметного похолодания, потому что кибли постоянно крепчал и приносил с собой жару. Ветер становился все сильнее. Скоро вокруг каравана повис плотный туман из песка и пыли, мешавший определить стороны света. Для Герольта и его товарищей оставалось загадкой, что позволяло Селиму и Джамалу не сбиваться с пути. Бедуины даже не собирались останавливаться и готовить укрытие от песчаной бури.

Вихри мельчайшего песка танцевали вокруг каравана подобно безумным дервишам, забирались под одежду людей и даже под платки, которыми те окутали лица. Постепенно ветер набрал такую силу, что метания песка превратились в удары бича, до крови рассекавшие кожу на руках беглецов и не позволявшие держать глаза открытыми. Путников начали мучить страшные головные боли. А бурдюки дрожали и трещали на ветру, как остатки порванного паруса.

Наконец дальнейшее продвижение вперед стало совершенно невозможным: песчаная буря разошлась настолько, что, казалось, была готова сорвать и унести путников в неизвестную даль. Бедуины прекратили неравную борьбу со стихией и остановили шествие по песчаному морю.

В одном из коридоров между дюнами измученные путники свалились с седел. С мокрых шкур верблюдов капал пот. Последние силы люди потратили на то, чтобы освободить животных от поклажи, наложить на их ноги путы и разбить две палатки.

Гариба, терявшего сознание от боли, Герольт и Тарик отнесли в палатку бедуинов. Не могло быть и речи о том, чтобы промыть его рану и наложить новую повязку. Песок продолжал летать повсюду, даже в палатке, и смена повязки принесла бы погонщику больше вреда, чем пользы.

Элоиза обессилела настолько, что в палатке, которую рыцари разделили с ней и Беатрисой, она выскользнула из рук сестры, упала наземь и тут же уснула. Остальные путешественники, хотя они тоже очень устали, не могли заснуть еще долго.

Кибли тем временем превратился в настоящий самум. Он бушевал в лагере, бросал в стены палаток тучи песка, подобные волнам прибоя, рвал певшие на ветру веревки и завывал в своей безмерной ярости.

Беатриса свернулась в клубок возле спавшей сестры, хныча от страха и моля Богоматерь о помощи, в то время как песок градом бился о стены палатки.

Завывания бури как будто отвечали стенаниям девушки, спрятавшейся от стихии и считавшей, что ее убежище надежно. Самум завывал снова и снова, будто ночь наполнили вопли грешных душ, вырвавшихся из подземного царства.

Час проходил за часом, а буря все не унималась. С наступлением дня самум даже усилился, словно решил отнять последние силы у животных и людей, осмелившихся бросить ему вызов.

Сбылись и опасения Джамала: во время самума действительно нельзя было обойтись без глотка воды и десяти минут. Ужасающая жара и песок, который облаком носился по палатке, стали настоящей пыткой. Путникам то и дело приходилось прикладываться к бурдюку пересохшими губами. Помня о том, что ближайший источник находится очень далеко, они старались продержать воду во рту как можно дольше.

— Черт возьми! — с отчаянием произнес Мак-Айвор, в очередной раз хватаясь за бурдюк — язык шотландца стал словно деревянный и, казалось, вознамерился удушить рыцаря. — Если бы сейчас мне пришлось выбирать между двадцатью до зубов вооруженными работорговцами и этой проклятой бурей, я не колебался бы ни мгновения!

Путники, будто оглушенные, лежали в палатке, с трудом поддерживая дыхание через платки. Минуты и часы стали вечностью, заполненной песком и жаждой.

Внезапно раздался громкий, наполненный ужасом рев верблюда, поддержанный другим его сородичем. И тут же крики животных потонули в завываниях самума.

Встревоженные рыцари бросились из палатки наружу. Первыми вышли Герольт и Морис. Когда они выбирались наружу, ветер чуть не вырвал из их рук полог. Они с трудом могли удержаться на ногах и покидали свое убежище чуть ли не ползком. Мир вокруг них превратился в полнейший хаос. Хотя уже давно наступил день, солнечные лучи не могли пробиться через облака песка и пыли. Господствовали сумерки. Если бы не ужасающая жара и песок, носившийся в воздухе, Герольт мог бы подумать, что вышел из палатки туманным зимним утром на лесной опушке в Эйфеле.